Немного грусти в похмельном менте - [33]

— А если полетит? — Мышкин тоже достал сигарету и прикурил у Лобова.

— Ну и хрен с ней. Нам-то какое дело?

— Ну как, — Трофим сделал глубокую затяжку. — Интересно…

— Вот! — ткнул в него пальцем Лобов. — Вот и давай… топай сейчас домой, а утречком не в управу, а сюда загляни. Посмотри, послушай… к тем, кто сюда похаживает, присмотрись. Он говорит, следит за ним кто-то. Вот и вникни. Может, и на самом деле злодеи какие-нибудь его изобретение к своим злым умыслам приспособить хотят.

— Но обо всем, что этого дела касается, докладывать только нам, — сурово посмотрел на стажера Страхов. — Лично! И больше никому. Понял?

— Понял, — вздохнул все еще испытывающий перед Страховым чувство вины стажер.

— Ну и все, — протянул Трофиму руку Витя Лобов. — Бывай. До завтра.

— До завтра, — Мышкин пожал его руку, кивнул Страхову и направился в сторону метро.

* * *

Опера шагали в родную управу.

— Отписаться как-то надо, — сказал на ходу Страхов. — Сигнал в дежурке зарегистрирован.

— Отпишемся уж как-нибудь, — Лобов выбросил окурок. — Не впервой.

— Тоже, верно.

* * *

К тому моменту, когда молоденький кореец вернулся в салатопроизводящий цех вместе с хозяйкой, выпивший водки и закусивший тушеным мясом под пряным соусом Моргулис взирал на мир относительно благодушно.

Он расстегнул куртку, закурил и, стряхивая пепел в пустую тарелку, осоловело глядел на старика.

— Я все понимаю, — втолковывал он ему. — И про то, что у вас там социализм до сих пор строят, и что голодаете вы, все понимаю. Но… а у нас? У нас-то? Вот взять, к примеру, меня. Думаешь, у меня жизнь сахарная? Сахарная, думаешь? Не-а. Говно, а не жизнь. Одна работа чего стоит. Мент я. Ментяра. Понимаешь? Нет, ты меня понимаешь?

Старик внимательно его слушал и кротко кивал.

— Ну вот. А ты говоришь…

Старик кивал. Моргулис благодушно, с хитринкой, прищурился:

— А вот документов-то у тебя, поди, и нету, а? И мне бы надо взять тебя за шкварник, да и на цугундер! А? Вот что мне нужно бы сделать. Поскольку я ментяра, и такая моя профессия. Как, понравилось бы тебе такое, а? А вот я сижу с тобой и водку пью. А почему? А потому что — ты ко мне с душой, и я к тебе аналогично. Хоть… я и мент. Понимаешь?

Старик кивал.

— Ни хрена ты не понимаешь, пень старый… Давай еще по грамульке.

Дверь каморки открылась, и в нее вошла пожилая круглолицая кореянка.

— Здравствуйте, — кивнула она Моргулису.

Тот раздавил окурок в тарелке, кашлянул, нахмурился и, вновь ощутив себя «при исполнении», официальным тоном представился:

— Старший лейтенант Моргулис, уголовный розыск.

— Светлана Витальевна, — представилась в свою очередь кореянка. — Ким.

— Светлана Витальевна, у меня к вам вот какое дело… Вы спросите его, — кивнул Николай на старика. — Предлагал ему вчера рано утром какой-нибудь мужчина мясо?

Кореянка повернулась к деду, что-то ему промяукала, затем выслушала ответ.

— Да, — перевела она Моргулису. — Он говорит, что предлагал.

— Ну? А он что?

— Он его на бутылку водки выменял.

— Так. Уже хорошо. А где оно, мясо это?

Кореянка задала старику вопрос, выслушала ответ, повернулась к Моргулису и улыбнулась:

— Он говорит, что вы его только что скушали. Оба. Спрашивает, вам понравилось?

— Так, выходит дело… — тупо уставившись в свою пустую тарелку, из которой даже соус был подчистую выбран кусочком хлеба, пробормотал Николай. — Это… вот оно и было… Да? Я правильно понял?

Старый кореец смотрел на Моргулиса ласковым взглядом и добродушно кивал.

— Ну да, — подтвердила Светлана Витильевна. — Видите ли, он говорит, что Виктор, ну… тот молодой человек, которого вы за мной послали… он вас к нему привел, на вас указал и что-то про мясо сказал. Дед решил, что вы приятель Виктора. Голодный. Он вас и накормил. А что?

— Ну, ешкин корень… — потерянным взглядом Моргулис подавленно смотрел в пол. — Ну что за дела…

— А что, что-то случилось?

— Вы его хоть спросите, что это за мясо-то было? Вдруг человечина…

— Да что вы такое говорите, — округлила глаза пожилая кореянка и, обернувшись к старику, что-то быстро залопотала.

Выслушав, дед ошарашенно взглянул на нее, потом на гостя, а потом, качая головой, что-то так же быстро залопотал в ответ.

— Нет, что вы! — перевела Светлана Витальевна. — Он говорит, что, может быть, вам и кажется, что он… ну, дикарь в общем, какой-то, но там, откуда он приехал, людей не едят. И что Корея — страна очень древней культуры.

— Это я понимаю. Но что за мясо-то он у мужика на водку выменял? Кого мы с ним сейчас съели?

— Собачка это была, — успокоила Николая пожилая кореянка. — Там, где он жил, это мясо считается чистым. И очень многие его едят. И вы тоже не убивайтесь так. Оно очень полезное для здоровья, диетическое. Русские, правда, его не едят, но… в Иране, например, на свинину даже смотреть не могут, ну и что? У всех свои традиции, ведь правда?

— Да не о том я переживаю, — отмахнулся Моргулис. — Ну, собака и собака. Подумаешь. Но что же я теперь на экспертизу-то понесу, а?

— На какую экспертизу?

Моргулис вкратце изложил суть вопроса.

Женщина задумалась, повернулась к старику и задала ему короткий вопрос. Тот удивленно посмотрел на Николая, поднялся со стула и вышел из каморки. Затем он вернулся и все с тем же удивленным выражением лица вежливо подал ему небольшой полиэтиленовый пакет, в котором комком лежали куски жил, маленькие осколки костей и срезанные с мяса пленки. При этом он что-то негромко сказал своей родственнице извиняющимся тоном.