Немеренные версты (записки комдива) - [38]

.

Сухие цифры, но как о многом они говорят, как ярко характеризуют успех войск! В числе важных достижений было и то, что еще больше укрепилась уверенность личного состава частей и соединений в неизбежности краха немецко-фашистских захватчиков.

Прощай, полк!

В конце марта части 15-й Сивашской дивизии, а затем и всей 13-й армии перешли к обороне на северном фасе Курской дуги.

О дальнейшем развитии боевых событий командиры и политработники поначалу не имели сколько-нибудь ясного представления. Могли лишь догадываться, строить различные предположения. А предположений было более чем достаточно. Чаще всего разговоры сводились к выводу, что оборона на занятом войсками к 23 марта рубеже чревата многими неожиданностями. В недалеком будущем тут могут возникнуть оборонительные сражения.

Немало сторонников такого вывода сразу же после перехода войск к стабильной обороне оказалось и в 15-й Сивашской дивизии. Наиболее рьяные из них обычно обращались к карте.

— Видите, что получается, — говорили они, обводя дугообразную линию фронта, образовавшуюся в результате февральско-мартовского наступления советских войск.

Курский выступ глубоко вклинился в занятую врагом территорию. Для Красной Армии он имел важное стратегическое значение. Занимая его, войска при удачном развитии событий могли нанести сильные удары по тылам и флангам как орловской, так и белгородско-харьковской группировок противника. Вместе с тем Курский выступ создал определенные стратегические выгоды и противнику. Он мог попытаться срезать выступ, нанести одновременно два встречных удара — из района Орла на юг и из района Белгорода на север. А так как подобный вариант был вполне возможен, то войскам, занявшим оборону на северном и южном фасах Курской дуги, придется упорно обороняться.

Если поначалу это было лишь предположением «в низах», то вскоре стало очевидно, что оно в полной мере соответствовало стратегическим соображениям и высшего командования. От войск, занимавших оборону на северном и южном фасах Курской дуги, потребовали строить невиданную по своей глубине и масштабности оборону, быть в постоянной готовности к трудным и суровым оборонительным боям. В директивах и приказах, разумеется, все это излагалось более пространно и обстоятельно. Главная же суть сводилась к тому, что оборона должна быть непреодолимой для врага, что будущее оборонительное сражение в конце концов должно послужить началом нового мощного наступления советских войск.

После завершения наступательных боев наш полк занял оборону северо-западнее станции Поныри. Его штаб разместился в деревне Гнилец. Это был первый за время войны полковой КП, построенный саперами, если можно так сказать, с комфортом. Он представлял собой большой блиндаж с надежным перекрытием, просторный, хорошо отапливаемый.

Как-то в конце марта на эту новую фронтовую «квартиру» приехал командир дивизии генерал А. Н. Слышкин.

— Неплохо живешь, Владимир Николаевич. Неплохо. Настоящий дворец построил! — похвалил комдив, снимая шинель и вешая ее на гвоздь в «прихожей».

— Полковой инженер капитан Мысин вместе с саперами постарались.

— Правильно поступил твой инженер, — одобрительно кивнул Афанасий Никитич. — Когда имеется возможность, надо стараться создавать хотя бы минимально сносные условия жизни для бойцов и командиров. А то почти два года воюем так, что из земли и снега не вылезаем. Даже помыться по-человечески не могли. Надеюсь, о размещении личного состава тоже позаботились?

— Еще бы! И о размещении позаботились, и о помывке, и печи для просушки одежды, обуви сложили.

— Очень хорошо, коли так, — присаживаясь к столу, сказал комдив.

По началу разговора можно было понять, что комдив приехал в полк просто узнать, как идут дела. Он даже охотно согласился вместе поужинать. Штабной повар Закир Ахмедович Хамидулин, которого все звали почему-то Ахадедом, сразу же сообразил: раз приехал комдив, надо приготовить для гостя хороший ужин. А готовить он умел отменно. Не зря до войны несколько лет проработал шеф-поваром в ресторане города Казани. Даже в самой трудной обстановке он не забывал постирать и погладить свой белый халат и поварской колпак. Только явно был не в ладах с уставом, не очень разбирался в военной субординации.

Появившись в блиндаже, несмотря на присутствие генерала, обратился прямо ко мне:

— Ужин готов, товарищ подполковник! Можно подавать?

В ту пору фронтовики получали из различных уголков страны посылки. Их слали воинам совершенно незнакомые люди, но каждая такая посылка воспринималась как подарок от близкого и очень дорогого человека.

Весной сорок третьего в полк пришли посылки от трудящихся Грузии. В одной из них оказалось вино, коньяк, несколько чурхчел, которые Афанасий Никитич, увидев впервые, называл «сладкой колбасою».

Ахмед поставил на стол бутылку грузинского коньяка, жареную картошку в масле, отварное мясо и какие-то другие закуски.

Ужин Афанасию Никитичу понравился. Видно, понравился и повар Ахмед. Когда он снова пришел, чтобы убрать посуду, комдив поблагодарил его за картошку «по-казански» и обращаясь ко мне, сказал:

— У нас в штабной столовой нет хорошего кулинара. Отдай-ка ты этого молодца нам. Впрочем, пусть пока остается в полку. Потом захватим его с собой, когда придет приказ о твоем назначении в дивизию. — И тут же пояснил: — Мой заместитель пошел на повышение. А мне без молодого, энергичного помощника в делах никак нельзя. Вот я и рекомендовал Николаю Павловичу Пухову назначить на эту должность тебя.