Немецкие шванки и народные книги XVI века - [14]

34

Умер один ростовщик, и тело его было таким тяжелым, что никто не мог поднять его. И кто-то сказал: „По нашим обычаям, каждого должны хоронить люди из его цеха: портного — портные, гончара — гончары, поэтому позовем четверых ростовщиков, и пусть они его хоронят — и, бьюсь об заклад, они смогут его поднять и перенести“. И впрямь, четверо ростовщиков подняли пятого как перышко.

35

Один ростовщик был на проповеди; выйдя же из церкви, он осерчал и начал браниться. Повстречался ему добрый знакомец и спросил: „Сударь мой, на кого это вы так осерчали?“ Ростовщик ответил: „На проповедника, которому вздумалось утверждать, что черт собственноручно затащит всех ростовщиков к себе в ад“. Знакомый возразил: „Это ложь. Дайте мне семишник, и я при всем честном народе подойду к нему и скажу, что он неправ“. Ростовщик дал ему семишник. А тот пошел в церковь и подошел к амвону. Следом за ним вошел в церковь и ростовщик. Получивший семишник обратился к священнику: „Сударь мой, вы утверждали в своей проповеди, что черт собственноручно затащит всех ростовщиков к себе в ад“. — „Да, — ответил священник, — это сущая правда“. — „Нет, сударь мой, это неправда“. Проповедник полюбопытствовал — почему. „А потому, что для ростовщиков было бы больно много чести, если бы черт собственноручно затаскивал их к себе в ад. Он берет их за ноги и швыряет в бездну“. Все рассмеялись, семишник был заработан честно, а ростовщик осерчал еще сильнее.

36

Лежал один ростовщик при последнем издыхании, и родные молили его покаяться в грехах и заслужить тем самым вечное прощение. Ростовщик же пропускал их слова мимо ушей. Наконец, в ответ на их все растущую настойчивость, он рассерженно возразил: „Мое сердце не способно на раскаяние, сперва подыщите мне другое сердце“. Из чего ясно: не для того зашивают золото в мешок, чтобы его оттуда доставать.

37

Один князь путешествовал вместе с княгиней, и остались они на ночлег в замке у некоего рыцаря. У рыцаря был сын, обделенный даром речи. За трапезой немой прислуживал пирующим и вел себя при этом вежливо и благородно и достоинства своего не ронял. Князю захотелось побеседовать с ним. Отец юноши возразил: „Милостивый государь, он не может говорить, он немой“. Княгиня тут же сообразила: вот для меня слуга, о каком я всегда мечтала: он не проболтается, перед ним нечего будет стесняться. И сказала мужу, что надо бы взять юношу к ней в услужение. Рыцарь не смог отказать князю в этой просьбе. И когда они вернулись домой и князь собрался в дорогу вновь, уже один, она велела юноше подать себе в спальню вина, а тут, откуда ни возьмись, явился туда же некий рыцарь, и немому стало ясно, в чем тут загвоздка. Год или два спустя князь отправился в гости к отцу немого и захватил его с собой, чтобы тот мог повидаться с родителями. И опять немой юноша прислуживал князю на пиру. Князь спросил у хозяина: „А что, твой сын немой от рождения, или вследствие какой-то болезни, или еще по какой-нибудь причине?“ И отец ответил: „Он вовсе не немой, он умеет разговаривать, но не умеет держать язык за зубами, он выбалтывает все, что знает, и порочит людей, хотя и говорит при этом чистую правду. Вот почему я запретил ему разговаривать, и с тех пор он молчит“. Князь обратился к владельцу замка: „Сударь мой, пусть же он заговорит, я прошу вас об этом“. И тот согласился: „Ладно, сын, так и быть, скажи нашему милостивому князю что-нибудь“. И сын сказал: „Милостивый государь, во всем государстве нет худшей потаскухи, чем ваша супруга“. Князь же ответил: „Ладно, помалкивай, ты сказал уже слишком много и не сказал мне при этом ничего нового“.

38

Знайте же, чада мои любезные, что ежели каждому прелюбодею или прелюбодейке отрубать руку, то резко возрастет цена на шелк и на полотно. Почему? А потому что ткачих считай что не останется. Я, автор этой книги, был учителем и проповедником в одном городе, где жили два брата, оба женатые, и каждый держал вдобавок по любовнице. Люди остерегали их, они же упорствовали и бегали к девкам и пренебрегали супружескими обязанностями. Городская управа решила поймать их на этом и примерно наказать: наряду с прочими штрафами и пенями, взяли с них клятву никогда не носить другой одежды, кроме длиннополых серых кафтанов. Однажды случилось мне проповедовать в церкви этого города, и я сказал: „Если обязать всех прелюбодеев носить серые кафтаны, то откуда мне, бедному монаху, взять ткань на рясу, ведь прелюбодеев и прелюбодеек столько, что серое сукно резко вздорожает“.

39

Приехал в Рим некий шваб, и оказался он среди итальянцев впервые, и налили ему доброго итальянского вина, а вина ему пить не доводилось отродясь, и не знал он, что это такое. И подозвал он хозяина и спросил его тайком, что за сок тот ему поднес. Хозяин сообразил, что перед ним за птица, и сказал: „Сие слезы Божьи“. Тогда шваб возвел очи горе и воскликнул: „О Господи, почему ты никогда не плачешь у нас, в Швабии?“

40

У одного человека был жар, и он остужал его вином. Пришел к нему другой и говорит: „Хочешь, вылечу?“ — „Вылечи, друг мой, да только от жара, а не от жажды — больно уж приятно холодное вино холодит желудок“.