Немецкие диверсанты - [63]

Накрытый стол стоял в углу комнаты и просто ломился от разнообразия еды: здесь был копченый окорок, нарезанная колбаса, свежие огурцы и помидоры, зеленый лук, салатные листья и свежевыпеченный темный ржаной хлеб. Справа стоял другой стол, уставленный бутылками с водкой, в данный момент явно более популярный, нежели первый. Скоро после того, как доиграла музыка, вошел вызванный майором солдат, чтобы сыграть на аккордеоне. Солдат подвинул стул к краю стола и, когда ему налили стакан водки, опрокинул его и сразу же протянул обратно, чтобы налили еще. После этого он стал играть.

Прозвучало несколько аккордов, и он заиграл вальс, громко и очень оживленно. Я встал и направился к Марусе. Я шел и думал, что нужно поклониться Марусе так же низко, как и Нине. Танец с Марусей смутил меня еще больше, чем с Ниной. Она еще сильнее сжимала мою руку, пытаясь быть более настойчивой. Я не знал, как вести себя, но, в отличие от Нины, Маруся ничего не говорила. Мне казалось, этот танец не закончится никогда. Она пристально смотрела на меня большими карими глазами. Казалось, она гипнотизирует меня, и я никуда не мог деться от ее взгляда. Я только надеялся, что все в комнате слишком пьяны, чтобы замечать нас. Когда музыка, наконец, перестала играть, я был рад, как никогда в жизни. Но Маруся не сдавалась. Не отпуская моей руки, она пошла к своему стулу и усадила меня рядом с собой. Теперь, после того, как я поцеловал руку Нины, я был уверен, что должен сделать то же самое. Ей очень понравился мой благородный жест.

Пустые бутылки из-под водки беспорядочно валялись на полу, и веселье продолжалось. Калоша затянул армейскую песню «Копал, копал», и все присоединились к нему. Маруся обвила мою шею рукой и прижалась ко мне. Я видел, что Нина смотрит на нас, но возле нее крутился один из полковников, и она не могла отойти от него. Я чувствовал себя не в своей тарелке. В голове у меня была каша и полная неразбериха, и, как бы я ни старался, я не мог избавиться от хаоса в своих мыслях. Но больше всего меня бесило то, что я совершенно не представлял, как контролировать ситуацию. Одно я знал наверняка: я не мог принадлежать одновременно двум женщинам, а уж тем более находившимся в одной и той же комнате.

Как только аккордеонист опять заиграл, я избавился от Маруси и повел Нину танцевать, помня, что должен быть осторожен.

– Нина, – нежно обратился я к ней. – Ты знаешь, я только сегодня днем познакомился с Марусей и совсем ничего не знаю о ней.

– А что Маруся? Она самая обычная вертихвостка. Когда она видит нового офицера, то сразу же начинает атаковать его, пока не добьется своей цели.

– Может, ей все-таки понравится какой-нибудь другой офицер.

Нина облегченно вздохнула.

– Понятия не имею. Но я знаю, что она не в твоем вкусе.

– Да, это так, – ответил я. – Но я стараюсь вести себя благородно. Не могу же я оттолкнуть девушку, как будто она вообще ничего не представляет собой.

– Нет, Григорий, конечно, так нельзя поступать.

На следующий танец я отвел Марусю в сторону и объяснил ей то же самое, что говорил Нине, – то, что я должен быть любезен с хозяйкой дома. Маруся сразу же согласилась со мной, и я добавил, что Калоша мой давний друг и я бы не хотел поступать некрасиво с его женой. Мое объяснение устроило Марусю.

Остаток вечера девушки больше не косились друг на друга. Водка исчезала с неимоверной быстротой. Полковник пустился в пляс, исполняя казацкий танец, а Калоша, взобравшись на стол, стал выплясывать на нем, высоко задирая ноги. Стол ужасающе заскрипел, и с него полетели бутылки, смятые огурцы и недоеденная колбаса, посыпались куски хлеба, стол уперся в стену. Но никому до этого не было дела. Я повел Марусю танцевать «казачок», а полковник подхватил Нину и, не удержавшись, завалился на нас. Мы сбили кого-то еще, а те еще кого-то. Некоторые где упали, там и остались лежать. Кто-то кого-то целовал. Был полный дурдом, все смешалось, и я ничего не понимал. Хотя я старался не пить много, все же чувствовал, что меня шатает. Некоторые офицеры, напившись до беспамятства, уже попадали в кровати, находившиеся в доме, а тем, кто еще держался на ногах, не было до меня никакого дела. Музыкант свалился в углу и только хрюкал, пытаясь что-то сказать. Калоша сам рухнул на кушетку.

Но все же в доме оставалось несколько трезвых человек, и одним из них была Маруся. Я вновь поймал на себе ее взгляд.

Нина крикнула из другого угла комнаты:

– Григорий, ты можешь лечь спать в комнате для гостей. Зачем тебе возвращаться в эти жуткие бараки, когда я могу постелить тебе у нас, и ты прекрасно выспишься.

Ну, подумал я, это избавит меня от приставаний Маруси, но как быть с самой Ниной?

Но тут отозвалась Маруся:

– Григорий, разве ты не проводишь молодую девушку до дому? Ведь уже темно. А вдруг кто-нибудь из пьяных солдат нападет на меня? Если ты не пойдешь, это будет нехорошо.

Я взглянул на Нину, и она кивнула. Тогда я сказал:

– Пойдем.

Мы возвращались не торопясь, по алее, залитой лунным светом. Из-за опасности воздушных рейдов огни не горели, но они и не были нужны в эту ночь. Было светло почти как днем. Мы дошли до женского общежития, находившегося рядом со столовой, и остановились у одной из дверей. Она оказалась незапертой, и Маруся попыталась затащить меня внутрь. Водка придала мне храбрости, и я сказал: