Немецкая романтическая повесть. Том II - [21]

Эрцгерцог терпеливо его слушал и опять-таки не мог никак согласовать все это со своей чужеземной принцессой; уж не принц ли это, заколдованный старой феей, один из тех, о которых полны историями испанские романы? От этой мысли в связи с явлением в загородном доме он совсем было растерялся, и его смущение легко бы его выдало, если бы малыш не был так пьян и если бы он пользовался своим задним зрением. Наконец эрцгерцог принял решение и сказал ему, что средство уважаемой госпожи Браки очень хорошее и он должен теперь получше укутаться одеялами, чтобы сильной испариной побороть болезнь в самом корне. Напрасно охал малыш, что боится до себя дотронуться, как до раскаленной печки, так ему жарко, — Брака, уговаривая его всякими словечками, набросала на него несколько одеял, запеленала его в них и удалилась с верным Медвежьей шкурой под предлогом, что хочет приготовить прохладительное питье малышу.

Эрцгерцог теперь снова был наедине с Беллой, но, ввиду присутствия закутанного в одеяла больного, они не могли говорить громко; да Белла, кроме того, крайне смутилась, когда он опустился перед ней на одно колено и сказал ей:

— Что помешало вашей прекрасной откровенности, обожаемая? Я догадываюсь, что вы дочь благородного князя, я догадываюсь обо всем, что вы имеете мне сказать, но я хотел бы слышать истину из ваших уст, истину о вашей любви, которая пожертвовала всем блеском своего положения, дабы избегнуть ненавистного принуждения политики. Ничто не может нас разлучить. Я знаю моих нидерландцев, а они знают, как постоять за свою свободу, и сумеют защитить и мою свободу, и даже, если бы нас победили силой, море нас унесет в новооткрытый богатейший мир.

Кто поставил бы в вину Белле, что она твердо поверила в то, что эрцгерцог узнал о ее происхождении и избрал ее себе в супруги? Ведь она из всей европейской политики только и знала, что герцога, отца ее, в Европе не почитали, но преследовали. Растроганная, она стояла перед ним, то подымая, то потупляя глаза, и наконец проговорила дрожащим голосом: если один раз она могла притвориться, то впредь этого никогда не будет; она не отрицает своего происхождения, она не может отрицать и того нежного чувства, какое он уже ранее пробудил в ней в ее тайном убежище, и теперь оно ожило и окрепло при взгляде на него.

Она опустила свое милое личико, и эрцгерцог уже хотел прикоснуться губами к краю ее уст, как вдруг малыш задвигался под своими одеялами, завопил от желудочной боли и стал причитать, что задохнется раньше, чем его вылечат. Счастливая любовь не выносит вида страданий: эрцгерцог бросился к больному и раскутал его из одеял; пошел пар, словно сняли салфетку, в которой варился пудинг. Эрцгерцог осмотрел малыша, осторожно снял пластырь с его вспотевшего лица и объявил, что малыш уже излечен; теперь он должен его покинуть, чтобы прислать ему укрепляющих средств, больной же тем временем пусть долежит спокойно.

С этими словами эрцгерцог вышел из комнаты, а малыш, который постепенно протрезвлялся и мог уже видеть окружающие предметы, лежал на своей постели с блаженным ощущением спасенного от смерти, которому жизнь становится особенно мила; он взял руку Беллы, пожал ее и сказал, что мысль о смерти только из-за разлуки с ней была так тяжела ему. Он был так кроток и нежен, что прежнее материнское чувство к нему не позволило Белле поделиться с ним своей новой любовью и своим новым счастьем. Он целовал ее, как привык это делать, что привело в ярость эрцгерцога, который в это время опять подсматривал за ними в пробуравленное отверстие двери, потому что он снова вообразил себя обманутым, вдвойне обманутым, ибо в своей наивной доверчивости к Белле он держал себя непростительно ребячливо и благодушно.

Малыш теперь уже сделал попытку слезть с постели, и обнаружил, что может и ходить и стоять; приведя в порядок свой костюм, он сказал Белле, чтобы она приготовилась получше встретить эрцгерцога, которого он к ней приведет, и, если тот будет в хорошем настроении, она должна попросить для него место капитана и быть как можно предупредительнее, — ведь счастье его жизни зависит от этого; и тогда уж он непременно на ней женится. Белла молчала в смущении, а малыш за своими воинскими планами настолько забыл о своей болезни и опьянении, что принялся важно расхаживать взад и вперед по комнате, словно перед толпой народа, и даже выставил Браку за дверь, когда та натолкнулась на него, неся горячую воду. Таковы почти все маленькие люди: сердце у них помещается так близко к голове, что когда оно начинает кипеть, то пары туманят им голову.

Наш корневой человечек больше уже не мог терпеть и стал чиститься и справа и слева; он решил немедленно засвидетельствовать эрцгерцогу свое почтение и появился в его комнате как раз в тот момент, когда в припадке жесточайшей ревности он проклинал день и час своей встречи с Беллой. Не успел он изложить свою просьбу, как эрцгерцог осыпал его проклятиями, обозвал его смехотворным маленьким корешком-мужичком, фальшивомонетчиком, мандрагоркой, так что малыш совершенно опешил от изумления, каким образом мог он узнать историю его происхождения, и бросился вон из комнаты, растерянно крича: — Милостивейший государь, откуда вам это известно?