Немцы на государственной службе России. К истории вопроса на примере освоения Дальнего Востока - [45]

На посту генерал-губернатора Приамурья, вторит этому автор Военной энциклопедии, Корф «проявил выдающуюся энергию и деятельность. Он широко сеял просвещение среди инородцев, организуя для них школы, заботился о колонизации Южно-Уссурийского края, особое внимание обратил на охрану котикового промысла на Командорских островах, содействовал развитию мореходных сношений Европейской России с Дальним Востоком, в целях развития там торговли и промышленности, начал разработку каменноугольных залежей на Сахалине, организовал первые съезды местных деятелей и принимал деятельное участие в разработке плана великого Сибирского железнодорожного пути. Стараясь развить торговые сношения с Китаем и Японией, Корф в то же время зорко следил за их политикою и энергично отстаивал русские интересы на Дальнем Востоке. Умер в Хабаровске 7 февраля 1893 г.»[338]

Корф не стремился действовать единолично там, где можно и нужно было, по его мнению, заручиться поддержкой жителей края. В 1885, 1886 и 1893 гг. он провел три съезда «сведущих людей». Среди участников этих съездов были губернаторы, начальники отдельных воинских частей и лица из различных сфер частной деятельности – купцы, владельцы и заведующие различными промыслами, лица, занимающиеся земледелием, проходчики и другие, знакомые с местными условиями края люди.

На съездах этих организовывались комиссии по разным отделам: по сельскому хозяйству, путям сообщения, промышленности и торговле, по школам и по горному промыслу и золотопромышленности. На съездах разрабатывались и принимались важные для развития края решения. Генерал-губернатор затем ездил по краю и проверял, как решения осуществляются[339].

Однако тот факт, что православный Корф был инородцем, все же сыграл свою роль. В № 192 «Московских ведомостей» от 5 июня 1893 г., то есть уже после смерти Андрея Николаевича, появилась статья некоего господина потомственного дворянина Евстафия Воронца, озаглавленная «Государственные ошибки в Приамурском крае». Ее предварял эпиграф: «Не увлекаюсь самыми лестными и деликатными фразами, когда вижу на деле, что ими прикрывается измена моему Государю и Отечеству». Статья посвящалась деятельности Корфа в Приамурье, генерал-губернатор обвинялся в измене.

Показательно, что защитники покойного генерал-губернатора стремились подчеркнуть: несмотря на немецкую фамилию, Корф был «чисто русским, православного вероисповедания и глубоко религиозным человеком, проникнутым сознанием свято и не кривя душою исполнить возложенную на него волею нашего Державного Вождя трудную задачу по устройству и управлению отдаленным краем в духе чисто русских государственных интересов»[340]. Для немногочисленных биографов Корфа было очень важно, что государь отметил его труд при жизни многочисленными наградами, в том числе бриллиантовыми знаками ордена Св. Александра Невского.

В прессе развернулась полемика по этому поводу, нашлись авторы, которые публично вступились за Корфа. Суть спора была в том, что в обширном крае с разными народами, граничавшем с большими государствами Дальнего Востока, деятельность Корфа не способствовала быстрой христианизации населения. «Барон А.Н.Корф, будучи истинным православным (даже этого не могут простить ему враги, во сто крат предпочитавшие бы укорять его за принадлежность к лютеранству!), честно и открыто осуждал насильственное крещение инородцев», – об этом в защиту Корфа писал князь Эспер-Ухтомский в газете «Гражданин».

В вину Корфу его противниками ставилось то, что «он поступил недостойно русского генерала и боялся Китая, который мог, в случае обуздания лам, заступиться за буддистов на нашей окраине»[341].

Мощная волна миграции обратилась в это время на российский Дальний Восток. С 1878 г. до ранних 1880-х гг. тысячи китайских крестьян из-за внутренней нестабильности на родине переселились в Россию и Центральную Азию. Главным «эшелоном» были экономические мигранты: торговцы, земледельцы, добытчики женьшеня и морепродуктов. Численность китайского населения на Дальнем Востоке быстро росла. К 1885 г. только на юге Уссурийского края насчитывалось около 9,5 тыс. китайцев. В 1890 г. от общего числа населения Владивостока в 14446 человек китайцы составляли 29 % (4193). Российские власти периодически предпринимали попытки высылки китайцев на родину (особенно часто во время восстания ихэтуаней). Однако после русско-японской войны 1904 – 1905 гг. поток китайских эмигрантов хлынул в Россию с новой силой. Согласно официальным данным, в начале второго десятилетия XX в. только в Приморской и Амурской областях трудились около 100 тыс. китайцев. По некоторым данным, к 1917 г., когда в России разразилась революция, на территории нашей страны, по некоторым данным, уже находилось более 1 млн китайцев, многие из которых оказались в дальнейшем вовлеченными в события гражданской войны[342].

Установление общих границ между Россией и Кореей в середине XIX в. и активные контакты между странами вызвали интенсивную корейскую иммиграцию в Россию и, таким образом, появление в ней еще одной национальности, численность которой к концу XX в. достигла 450 тыс. (100 тыс. из них проживало на российском Дальнем Востоке)