Немая баррикада - [5]

— За неделю… кило десять… Пепику… — тихо выдохнул он. Когда он возвращался с этой смены домой, голова кружилась у него от страха перед будущим. Он не был из породы героев — шестидесятилетний старик, щуплый, слабый, запуганный, с детства приученный к покорности перед господами.

— Нет, товарищи, не трогайте меня, — просил бы он, умоляюще сложив руки, если вы его стали уговаривать, принуждать. А они только сказали:

— Франтику, сколько ты можешь дать нам этого добра?

И на этот простой, ясный, доверчивый вопрос он не мог ответить: нет. Он должен был итти с ними и в эту смену, когда все несли за пазухой свою смерть. Воинские транспорты ночь за ночью нарушали своим гулким пыхтеньем тишину горняцких поселков. Франтишек Милец лежал с открытыми глазами, слушал их тяжелое дыхание и, стиснув руки, молился беззвучно и ревностно, чтобы все это оказалось сном, ночным кошмаром, за которым придет милосердное пробуждение. Потому что каждый день он выносил из шахты два-три килограмма динамита и ночью передавал его Карнету.

Через десять дней, около полуночи, взлетел на воздух эшелон эсесовцев. Взрыв был подготовлен на повороте у Черных болот, на высокой насыпи между торфяными полями. Паровоз увлек за собой восемь вагонов, и в стремительном падении с крутой насыпи они рассыпались, как игрушечные коробочки.

Через три дня была повреждена линия в пятнадцати километрах к северу — товарный воинский поезд сошел с рельс и разбился под откосом. Гестапо перевернуло вверх дном всю округу. Пришли и на шахту «Анна-Мария», сосчитали у Франтишка Мильца каждый динамитный патрон. Склад был в образцовом порядке.

— Чепуха, — ухмыльнулся директор Блашке, когда гестаповцы сообщили ему о своем подозрении против Мильца. — Безвредная трусливая скотина. Совершенно не интересуется политикой.

А через неделю полетел под откос состав с зенитными орудиями. Вся округа содрогалась от террора гестапо. Жены измученными глазами вглядывались в лица мужей, стараясь прочесть на них признание. Но лица мужей были хмуры и непроницаемы. Внезапный собачий вой среди ночи будил ужас во всех домах. За кем… за кем придут сейчас?

Четвертый поезд с вооружением взлетел в Царванках у сосновой рощи, не больше чем в часе ходьбы от деревни, где жил Милец. Чудовищный фейерверк рвущихся снарядов до самого утра чертил на небе красные полосы.

Франтишек Милец, как обычно, ушел в свою смену, а жена, как обычно, снабдила его котелком с кофе и поцеловала на прощанье. Он едва держался на ногах. Товарищи не сказали ему, что пойдут сегодня в ночную смену. А он как раз вчера принес три кило. С вечера он искал Карнета, но тот будто бы отправился к свекру в Оуголицы, чтобы привезти себе немножко гороху. И так, в виде исключения, Мильцу пришлось спрятать динамит на одну ночь на дно комода, под старым тряпьем и рабочим инструментом.

Три раза по пути к шахте он останавливался и раздумывал, не лучше ли вернуться и бросить все в навозную кучу, а потом в пруд. Но всякий раз, как он оборачивался и смотрел на дом, мужество покидало его. Как может он теперь, среди бела дня, на глазах своей заботливой Бетушки, на глазах всей скованной страхом деревни осуществить такое дело? Старик старался поддержать в душе крупицу надежды, что и на этот раз все обойдется благополучно, в смятении бормотал «Отче наш», прося у бога помощи, силясь увидеть доброе предзнаменование в разных пустяках. До «Анны-Марии» он все же добрел. Карнет вместе с ним спускался в клети в шахту.

— Успокойся, Франтику! Теперь некоторое время придется переждать.

— А у меня его… три кило….

Милец говорил шопотом, и все-таки голос его срывался. Карнет взял его руку, долго и ободряюще держал ее в своей руке, словно хотел перелить в Мильца свое спокойствие.

— До вечера полежит. А вечером уберем его.

В половине десятого на «Анну-Марию» приехала полицейская машина с пятью гестаповцами. Комиссар Глазер, захлебываясь от бешенства, вбежал в заводскую канцелярию.

— Ви, идиот, — заревел он на инженера Блашке. — Знаком вам эта бумага?

Он держал в потной от волнения руке обрывок измятой обертки динамита с номером пакета. Обрывок, выпавший из кармана Караса, когда он впотьмах подкладывал динамит под рельсы. Блашке позеленел от ярости.

— Где этот тип из склада?

Не было сомнения, что взрывчатый материал взят со склада шахты «Анна-Мария». Тяжелая клеть с четырьмя гестаповцами опускалась в галлерею Мильца. У Блашке так тряслись руки, что он уронил фонарь. Внизу они наткнулись на надзирателя Балкара.

— Зофорт[1] приведите Мильца! — заорал Блашке.

Балкар повернул за угол галлереи и, едва переводя дух, вбежал на склад. Франтишек Милец в каком-то странном оцепенении сидел на ящике, положив руки на колени. Балкару пришлось встряхнуть его, чтобы вернуть к жизни.

— Франтику, за тобой пришли! Ради Христа, удирай через вентиляцию, если жизнь тебе дорога!

И Балкар, сам цепенея от ужаса, медленно возвратился на площадку, под угрозой смерти выполнив товарищеский долг.

Бог знает, какая сила принудила Франтишка Мильца к бегству. Спотыкаясь, нырнул он в квершлаг, погрузился во мрак заброшенной галлереи, бежал в беспросветной тьме шахты с упорством человека, который попал в смертельный тупик. Так, с неимоверным трудом, бежал он полтора километра, пока не увидел дневной свет, а в это время Балкар врал гестаповцам, что на складе Мильца и след простыл.