Неман! Неман! Я — Дунай! - [45]

К исходу следующего дня наши части достигли реки Горный Тикич и начали форсирование. Автомашины с понтонными парками застряли, и передовым отрядам стрелковых соединений пришлось форсировать реку на подручных средствах. Захватив плацдармы на правом берегу реки, войска начали стремительно наступать на Христинивку и Умань.

Весенняя распутица сделала свое дело. Дороги оказались непроходимыми. Автотранспорт встал. Полевое управление армии не могло поспевать за войсками. Была создана небольшая оперативная группа во главе с командармом. В ее состав вошел и я со своим заместителем подполковником Поповичем.

Основные радиосредства и весь автотранспорт армейского полка связи пришлось оставить в Бужанке. С оперативной группой командарма находились только пять радиостанций и два приемника. Их мы перевозили на подводах или переносили на руках.

В условиях быстрого продвижения войск радио являлось основным, а иногда и единственным средством связи. Радиогруппу возглавил инженер-капитан Комаров. Узел связи наш выглядел весьма примитивно: радиогруппа из двух работающих радиостанций (РСБ и РБМ) и двух приемников; телеграфная станция на один аппарат СТ-35 и Морзе и телефонная — на 6–8 абонентов внутренней и дальней связи. Две радиостанции РБМ, составлявшие мой резерв, пришлось отдать в корпуса.

Радиосвязь с соединениями поддерживалась по сети командарма радиостанцией РБМ. На период движения устанавливалось строго определенное время работы. В предусмотренные часы делались короткие остановки, и командарм вел переговоры с командирами соединений.

Радиосвязь со штабом фронта и с взаимодействующими армиями поддерживалась только во время остановок. Но вскоре мы потеряли связь со штабом фронта[5]. И случилось это как раз в тот момент, когда отсутствовала проводная связь.

— Молчат, товарищ полковник, — доложил мне инженер-капитан Комаров. — Сколько ни бьемся, молчат. Разрешите вызвать Москву?

— Подождите, Борис Александрович. Попробуйте еще с полчаса вызывать штаб фронта.

Но и через полчаса мы ничего не добились. Принесли срочные донесения. Ждать было нельзя.

На первый же позывной, посланный в эфир старшиной-радистом 1-го класса Росляковым, мы получили ответ с радиоузла Генерального штаба. В течение последующих двух-трех суток связь с фронтом поддерживалась через Москву. И не было случая, чтобы радиостанция Генштаба заставила себя ждать.

В один из этих дней начальник штаба генерал Лукьянченко даже поинтересовался:

— Почему мы так быстро стали получать ответы штаба фронта на наши запросы, товарищ Агафонов?

— Да, видимо, потому, товарищ генерал, что связь с фронтом держим через Москву.

— Вот как! — удивился Лукьянченко и не без иронии спросил: — А что, через Москву поближе?

— Радиостанции фронта на наши вызовы не реагируют. Вот мы и вынуждены воспользоваться помощью Москвы.

— Здорово, хотя и странно. Ну что ж, продолжайте в том же духе.

* * *

К утру 10 марта 35-й гвардейский стрелковый корпус овладел местечком Христинивка, Шукайводами и железнодорожной станцией Христинивка, а 180-я стрелковая дивизия во взаимодействии с частями 2-й танковой и 52-й общевойсковой армий ворвалась в город Умань. На этом направлении наши войска продвинулись на юго-запад до 65 километров.

Понеся большие потери в районе Умани и Христинивки, гитлеровцы стали поспешно отходить. Чтобы не дать противнику организовать оборону на правом берегу Южного Буга, стрелковые соединения и танковые части начали стремительное преследование. Танковые армии уже к 13 марта должны были захватить переправы через Южный Буг и создать плацдармы на правом берегу.

К этому времени тыловые части и учреждения отстали так сильно, что были не в состоянии обеспечивать войска ни боеприпасами, ни продовольствием, ни обмундированием. Даже в период подготовки операции автотранспорт почти бездействовал — весенняя распутица сделала дороги непроходимыми. И не случайно бывший начальник штаба 2-го Украинского фронта, ныне Маршал Советского Союза М. В. Захаров, анализируя Уманскую наступательную операцию, вспоминает: «Основная тяжесть подвоза грузов непосредственно в войска легла на гужевой транспорт, вьючные подразделения; во многих случаях грузы (особенно снаряды и мины) переносились на руках. Только в одной 27-й армии на подвозе грузов в войска в период подготовки операции работало до 400 пароконных повозок местных жителей, 150 вьючных лошадей и 5400 человек, подносивших грузы вручную».

Еще в период подготовки к наступлению части получили пополнение, а вот обмундировать людей не успели.

Как известно, с февраля 1943 года в нашей армии были введены новые знаки различия — погоны. Многие жители оккупированных районов не знали об этом и принимали советских бойцов и командиров за иностранных волонтеров. Наши новобранцы на волонтеров походили очень мало. Зато когда они врывались в населенные пункты, жители радостно кричали: «Да здравствуют партизаны!» И нередко задавали вопрос: когда их освободит насовсем Красная Армия…

Эта операция была, пожалуй, одной из самых дерзких: армия стремительно наступала, а тылы ее оставались далеко позади. И тут, конечно, неоценимую помощь оказали нам местные жители. Они радушно встречали своих освободителей, старались получше накормить, устроить на ночлег. В то время у нас пошло в ход шутливое выражение «бабушкин аттестат». Фактически мы были отрезаны от своих баз снабжения так же, как и в распутицу под Старой Руссой, но там нас окружали гиблые болота, а здесь были рядом родные советские люди, которые с радостью делились с нами последним куском.