Нексус - [2]
Вернувшись домой, я застал ее перед зеркалом — она наносила на лицо крем.
— Ну, и где же ты был? — В ее голосе звучал чуть ли не упрек.
— А ты давно дома? — задал я встречный вопрос.
— Тыщу лет.
— Странно. Я бы поклялся, что видел тебя всего лишь минут двадцать назад. Может, мне приснилось. Забавно, но в этом сне вы с Джимом Дрисколлом шли по улице, держась за руки…
— Вэл, ты не болен?
— Нет, скорее уж пьян. Грежу наяву.
Она положила прохладную руку на мой лоб, послушала пульс. Ничего настораживающего. Это окончательно сбило ее с толку. Ну зачем я выдумываю все эти истории? Только для того, чтобы ее мучить? Неужели нам и без того мало хлопот — особенно сейчас, когда Стася лежит в лечебнице и просрочена квартплата? Надо мне быть поделикатнее.
Я показываю на будильник. Шесть часов.
— Знаю, — говорит она.
— Выходит, не тебя я видел несколько минут назад?
Она смотрит на меня с жалостью, как на сумасшедшего.
— Не бери в голову, дорогая, — небрежно бросаю я. — Видишь ли, я всю ночь пил шампанское. Теперь мне ясно, что видел я не тебя, а твое астральное тело. — Пауза. — Главное, у Стаси все хорошо. Я долго беседовал с ее лечащим врачом…
— Ты?…
— За неимением лучшей перспективы решил проведать Стасю, отнес ей русскую шарлотку.
— Ложись-ка спать, Вэл, у тебя очень усталый вид. — Пауза. — Если тебе интересно, почему я так поздно вернулась, могу сказать. Я только что от Стаси. Провела с ней три часа. — Она захихикала — а может, правильнее сказать, загоготала. — Завтра все тебе расскажу. Это долгая история.
К ее неподдельному изумлению, я ответил:
— Не стоит трудиться. Мне и так уже все известно.
Погасив свет, мы забрались в постель. Я слышал, как она тихонько посмеивается.
Вместо пожелания доброй ночи я шепнул:
— Берта Филигри с озера Титикака.
Часто, закрыв томик Шпенглера или Эли Фора, я прямо в одежде валился на кровать, но вместо того, чтобы предаться размышлениям о древних культурах, начинал блуждать в лабиринте лжи и фантазий, мучительно отделяя правду от вымысла. Казалось, ни одна женщина просто не способна говорить правду — даже когда речь идет о таком пустяке, как посещение туалета. Правдивая по натуре Стася тоже стала привирать, подражая Моне. Но даже в ее абсолютно фантастической истории, где она представала незаконнорожденной княжной Романовой, была некоторая толика истины. Стася не умеет, как Мона, выстраивать целое здание лжи. Более того, если поймать ее на вранье, она не закатит истерику и не выйдет демонстративно из комнаты, окинув тебя презрительным взглядом. Нет, она просто ухмыльнется с довольным видом, а потом эта ухмылка органически перейдет в ангельскую улыбку малого ребенка. Иногда я верю, что Стася не безнадежна. Но в эти светлые минуты немедленно объявляется Мона и тут же, словно самка, оберегающая детеныша, увлекает Стасю за собой.
Время от времени у нас все же происходят длительные исповедальные беседы, словесные пиршества — вроде бы искренние, но со странными, необъяснимыми пробелами: в них полностью отсутствуют воспоминания, связанные с детством. Во что они играли, где, с кем? — все это сплошная загадка. Словно прямо из колыбели шагнули во взрослую жизнь. Ни словечка о школьных подругах или веселых проказах! Ни одна из них не вспомнит улицу, на которой родилась, или парк, где играла ребенком. Я спрашивал напрямик: «Вы умеете кататься на коньках? Умеете плавать? Играть в камушки?» Да, отвечали, умеют. И еще много чего умеют. А что? Но сами никогда не погружались в столь отдаленное прошлое. Даже случайно, к слову, как часто бывает в оживленной беседе, им никогда не вспоминался какой-нибудь необычный или приятный эпизод из детства. Иногда одна из них проговаривалась, что ломала в прошлом руку или растягивала лодыжку, но когда? где? Снова и снова направлял я их на дорогу, ведущую вспять, — предельно осторожно, с уговорами — так загоняют коня в стойло, — но никакого результата. Любые подробности их утомляли. Разве важно, отговаривались они, когда и где это случилось? Хорошо, тогда захожу с другого конца! Перевожу разговор на Россию или Румынию и внимательно наблюдаю за реакцией. Делаю это весьма искусно: начинаю издалека — с Тасмании или Патагонии и только постепенно, окольным путем подвожу к России, Румынии, Вене и бруклинскому равнинному ландшафту. Словно не догадываясь о моей игре, они охотно поддерживали разговор о таких экзотических местах, как Россия и Румыния, но делали это как бы с чужих слов, будто почерпнули все сведения из путеводителей или частных бесед. Стася, чуть похитрее Моны, могла даже притвориться, что дарит ценную информацию — случайную улику. Ей ничего не стоило, например, рассказать какой-нибудь случай, выдав его за эпизод из романа Достоевского. Она, видимо, полагала, что у меня слабая память, но даже будь та крепкой, вряд ли я в состоянии, считала она, запомнить тысячи анекдотов, густо рассеянных по книгам Достоевского. А вдруг это и впрямь цитата из Достоевского? Стася не знала одного: я цепко храню в душе ауру прочитанного, эту таинственную эманацию. С Достоевским меня не проведешь — я тотчас распознаю фальшивку. Но я мог подыграть, притворившись, что припоминаю рассказанный эпизод, мог согласно кивать головой, смеяться, хлопать в ладоши, делать все, что она пожелает. И только одного никогда не делал — не признавался, что разгадал ее уловки. Иногда — во имя все той же игры — я поправлял Стасю, делал какие-то замечания, вносил дополнения, даже спорил, если она продолжала настаивать на своем. А сидевшая все это время поодаль Мона внимательно прислушивалась к разговору, даже не догадываясь, что мы ломаем комедию. И, как дитя, радовалась, что речь идет о ее идоле, ее божестве — о Достоевском.
«Тропик Рака» — первый роман трилогии Генри Миллера, включающей также романы «Тропик Козерога» и «Черная весна».«Тропик Рака» впервые был опубликован в Париже в 1934 году. И сразу же вызвал немалый интерес (несмотря на ничтожный тираж). «Едва ли существуют две другие книги, — писал позднее Георгий Адамович, — о которых сейчас было бы больше толков и споров, чем о романах Генри Миллера „Тропик Рака“ и „Тропик Козерога“».К сожалению, людей, которым роман нравился, было куда больше, чем тех, кто решался об этом заявить вслух, из-за постоянных обвинений романа в растлении нравов читателей.
Генри Миллер – классик американской литературыXX столетия. Автор трилогии – «Тропик Рака» (1931), «Черная весна» (1938), «Тропик Козерога» (1938), – запрещенной в США за безнравственность. Запрет был снят только в 1961 году. Произведения Генри Миллера переведены на многие языки, признаны бестселлерами у широкого читателя и занимают престижное место в литературном мире.«Сексус», «Нексус», «Плексус» – это вторая из «великих и ужасных» трилогий Генри Миллера. Некогда эти книги шокировали. Потрясали основы основ морали и нравственности.
Генри Миллер – виднейший представитель экспериментального направления в американской прозе XX века, дерзкий новатор, чьи лучшие произведения долгое время находились под запретом на его родине, мастер исповедально-автобиографического жанра. Скандальную славу принесла ему «Парижская трилогия» – «Тропик Рака», «Черная весна», «Тропик Козерога»; эти книги шли к широкому читателю десятилетиями, преодолевая судебные запреты и цензурные рогатки. Следующим по масштабности сочинением Миллера явилась трилогия «Распятие розы» («Роза распятия»), начатая романом «Сексус» и продолженная «Плексусом».
«Черная весна» написана в 1930-е годы в Париже и вместе с романами «Тропик Рака» и «Тропик Козерога» составляет своеобразную автобиографическую трилогию. Роман был запрещен в США за «безнравственность», и только в 1961 г. Верховный суд снял запрет. Ныне «Черная весна» по праву считается классикой мировой литературы.
«Тропик Козерога». Величайшая и скандальнейшая книга в творческом наследии Генри Миллера. Своеобразный «модернистский сиквел» легендарного «Тропика Рака» — и одновременно вполне самостоятельное произведение, отмеченное не только мощью, но и зрелостью таланта «позднего» Миллера. Роман, который читать нелегко — однако бесконечно интересно!
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Судьба? Она прописана или как? «Волчонок» Евгении Серенко – чувственное повествование от начала до конца. История жизни одной семьи в нескольких поколениях – непростая, нелегкая. Скажешь, с кем не случается, у кого не бывает? Дело только в малом, не видим мы себя со стороны, не знаем конца, не осознаем… Здесь, себя найдешь – в герое, поступке или словах, обязательно найдешь, и может быть, оценишь…
Давным-давно, в десятом выпускном классе СШ № 3 города Полтавы, сложилось у Маши Старожицкой такое стихотворение: «А если встречи, споры, ссоры, Короче, все предрешено, И мы — случайные актеры Еще неснятого кино, Где на экране наши судьбы, Уже сплетенные в века. Эй, режиссер! Не надо дублей — Я буду без черновика...». Девочка, собравшаяся в родную столицу на факультет журналистики КГУ, действительно переживала, точно ли выбрала профессию. Но тогда показались Машке эти строки как бы чужими: говорить о волнениях момента составления жизненного сценария следовало бы какими-то другими, не «киношными» словами, лексикой небожителей.
Действие в произведении происходит на берегу Черного моря в античном городе Фазиси, куда приезжает путешественник и будущий историк Геродот и где с ним происходят дивные истории. Прежде всего он обнаруживает, что попал в город, где странным образом исчезло время и где бок-о-бок живут люди разных поколений и даже эпох: аргонавт Язон и французский император Наполеон, Сизиф и римский поэт Овидий. В этом мире все, как обычно, кроме того, что отсутствует само время. В городе он знакомится с рукописями местного рассказчика Диомеда, в которых обнаруживает не менее дивные истории.
Эйприл Мэй подрабатывает дизайнером, чтобы оплатить учебу в художественной школе Нью-Йорка. Однажды ночью, возвращаясь домой, она натыкается на огромную странную статую, похожую на робота в самурайских доспехах. Раньше ее здесь не было, и Эйприл решает разместить в сети видеоролик со статуей, которую в шутку назвала Карлом. А уже на следующий день девушка оказывается в центре внимания: миллионы просмотров, лайков и сообщений в социальных сетях. В одночасье Эйприл становится популярной и богатой, теперь ей не надо сводить концы с концами.
Сказки, сказки, в них и радость, и добро, которое побеждает зло, и вера в светлое завтра, которое наступит, если в него очень сильно верить. Добрая сказка, как лучик солнца, освещает нам мир своим неповторимым светом. Откройте окно, впустите его в свой дом.
Сказка была и будет являться добрым уроком для молодцев. Она легко читается, надолго запоминается и хранится в уголках нашей памяти всю жизнь. Вот только уроки эти, какими бы добрыми или горькими они не были, не всегда хорошо усваиваются.