Некроманты - [7]

«Этот мир – мир ушедших, но задержавшихся – рядом с нами, – говорилось в книге. – Мы порой замечаем усопших – краем глаза, странные тени в простенках, исчезающие, стоит лишь всмотреться пристальнее. Нам слышны порой их голоса – на старых погостах, в церковных оградах, особенно – возле заброшенных и опустевших храмов. Сила креста охраняет добрые души и отгоняет злые, те, что могут сделаться ночными убийцами, что способны входить в мёртвые давно тела, придавая им жуткую видимость бытия – ненадолго, но и этого хватит, чтобы оборвать нить чьей-то жизни».

Было всё это захватывающе интересно, но и жутко. Я читал, читал, и сам не заметил, как подобрался вечер – библиотека была ярко освещена, а за дверью сгустилась темнота. Признаюсь, я с большим облегчением услыхал шарканье Ивана, тащившегося по длинному коридору и зажигавшего лампы – электричество, давно ставшее обыденностью у нас в Петербурге, сюда ещё так и не провели.

– Барчук? Эвон где вы, а барыня-то ужинать зовёт… – заглянул кучер в библиотеку.

Я как мог аккуратно, сохраняя в то же время вид слегка скучающий и независимый, поставил книгу в шкап, закрыл стеклянную дверцу. Она никуда не денется. Лето у меня впереди длинное.

За ужином тётя говорила о каких-то пустяках, расспрашивала о маме, о папе, сестрёнках, хвалила Танины успехи – но глаза оставались ужасно, ужасно грустными.

Я не задавал лишних вопросов – ни про маленькое старое кладбище буквально у нас на заднем дворе, ни про следы от двух снятых картинок; не сказал и о недомогании там, в овраге, на берегу ручья.

Не знаю, заваривала ли Стёша вечером какие-нибудь травы, но спал я, противо всему, крепко. Ничего не снилось, хотя и начитался, как говорит мама, «всяких ужастей», твёрдо решив наутро дообследовать дом, а потом взяться как следует за библиотеку. Одну книгу я там уже нашёл, но, как говаривал папа, не хватайся за первое попавшееся, осмотрись сперва как следует! То, что ты нашёл, от тебя уже не денется – ну, разумеется, если ты не на палубе тонущего пиратского брига.

Следующий день начался точно так же. Только теперь на рынок вместе со Стёшей уехала и тётя, сославшись на какие-то дела в уездном казначействе. Я остался один.

Нет, я, конечно же, не испугался. Оставался и раньше один, и даже на даче, где ночевали мы вдвоём с Танькой. Но… как-то стало неприятно. «Недобро и выжидающе глядел на меня дом многочисленными окнами», как сказал бы, наверное, Джеймс Уортон, герой «Тайной изнанки Лондона».

Ну, и я глядел на него тоже. А потом, подумав, зашёл внутрь и, сам не зная почему, отправился в правый флигель. Снаружи он был заколочен, но дверь изнутри оказалась не заперта, да и пыли не было – похоже, Стёша не забывала тут прибираться.

Наверное, когда тут жил прадедушка, комнаты во флигеле занимали многочисленные слуги, в конце концов, тогда ведь принято было держать «дворню». На первый взгляд – ничего интересного, длинный полутёмный коридор да узкие двери по обе стороны. В простенках – картины, потемневшие настолько, что толком и не разберёшь, что писал художник, то ли горы, то ли море.

Я открывал двери, заходил в комнатушки со скелетами узких кроватей, с какими-то сундуками, откинул пару крышек – пожелтевшая посуда, бесчисленные салопы и юбки, стоптанные башмаки, которым давно место на свалке. Я разочарованно вздохнул – нет тут ничего интересного. И чего меня сюда понесло?

«Всё, последняя комната», – подумал я. Толкнул незапертую, как и все остальные, дверь, вошёл… Ничего особенного. Пара сундуков на полу, и всё. Сквозь заколоченные снаружи окна скупо пробивается свет, пылинки плавают в золотистых лучах…

Я откинул крышку сундука – лениво, уже ни на что не надеясь, но, как и положено в романах, «тут-то меня и ждал сюрприз».

Куклы. Нарядные куклы с фарфоровыми головами, в ярких платьях с кружевами и оборочками – у Тани их осталось немало, потому что она рыдала и скандалила, но так и не отдала свои игрушки «на смерть», как она выразилась, Люсе и Масе. И сейчас, хоть она и тремя годами старше меня, я нет-нет, а замечал, как Танька, воровато оглянувшись, украдкой достаёт из шкапа Дульсинею, любимую куклу, сажает себе на колени и принимается шёпотом ей что-то втолковывать.

В общем, в куклах я волей-неволей разбирался. «Как-никак, единственный мужчина во всём младшем поколении», – говаривал папа. И те, что передо мной – были очень хорошими, дорогими куклами. И… не столь уж старыми. Во всяком случае, они очень походили на Танины, а мама не раз уверяла, что, мол, в её собственном детстве подобной красоты не водилось и они с няней шили тряпичных звериков.

В сундуке нашёлся и целый кукольный дом, да такой, что, мне кажется, та же Танюха даже сейчас отдала бы за него правую руку. Разборный, он, на первый взгляд, был высотой, наверное, с папу. И всё для него имелось – игрушечные мебель и посуда, занавески, ковры, умывальники, лампы – что угодно для души.

И… с ним играли. Царапинка здесь, трещинка там – играли аккуратно, бережно, но играли.

Кто?

Крышку второго сундука я открывал уже с некоторой робостью. Отчего-то смотреть в синие глаза куклам было страшновато.