Некрасов - [5]

Николай Алексеевич вздохнул и задумался, закрыв глаза. Что еще было у него в детстве? Он мучительно старался припомнить что-нибудь светлое, ребячье, — нет, упорно выплывал в памяти тот серый дождливый день, крик мужика в сарае, глухой топот десятков ног по дороге и монотонный, заунывный мотив арестантской песни.

— Веселое дело, братец, — сказал он себе. — Выходит, больше ничего у тебя не было в ту «золотую» пору.

Однако были у него настоящие друзья — деревенские мальчишки, голодные и оборванные, но верные и бесстрашные. Правда, отец много раз бил его за дружбу с «холопами», но мать умела сразу же утешить его, умела прятать и покрывать его младенческие грехи. Как много значит друг в жизни человека. Был ли у него когда-нибудь настоящий друг? В молодости было несколько товарищей, но скоро кончалась дружба, и исчезали из его жизни бывшие друзья.

Где они сейчас — спутники его юности? Почему ни один из них не оказался настоящим другом, почему у него нет своего Огарева, с которым он, как это делает Герцен, вспоминал бы молодость, делился своими радостями, которых у него очень немного, и горестями, которых могло бы быть меньше. Таким другом мог бы стать Белинский. Но перед Белинским он всегда чувствовал себя мальчишкой. Белинский был слишком велик и чист для него.

А Тургенев — милый Тургенев, седовласый юноша с нежной женственной душой? Но почему-то всегда получалось так, что Тургенева не оказывалось рядом в тяжелую минуту: то он был за границей, то его поглощали собственные неурядицы, то он просто не понимал и не разделял тревог своего друга. Несколько однобокая дружба, и, пожалуй, Тургенев не очень ее бережет.

Он совсем разжалобился на свою одинокую, грустную судьбу, и вдруг он вспомнил одного мужика, с которым когда-то ходил на охоту. Мужик этот был беден, многодетен, всегда голодал и все-таки никогда ни на что не жаловался.

— Мне себя жалеть некогда, — говорил он. — За меня поп в церкви жалится, а я должен вертеться, жизнь сохранять. Кабы не вертелся — помер бы с голоду или с мыслей, что жизнь моя ни мне, ни людям совершенно даже ни к чему. Вот я и не жалею об себе, и живу, и польза от меня кому-то идет, и даже вам, барину, удовольствие доставляю — на охоту вас вожу. Вы меня добром помяните, а доброе слово — оно большая сила и заслуга для каждого человека. Воспоминание об этом мужике почему-то утешило Некрасова; он усмехнулся, встал и начал шагать по аллее.

V

Николай Гаврилович Чернышевский вздохнул с облегчением, узнав о возвращении Некрасова. Дела «Современника» действительно шли неважно, и нужны были ловкость и энергия главного редактора для того, чтобы бороться с мелкими и крупными неприятностями. В практические способности Некрасова Чернышевский глубоко верил.

Некрасов писал из-за границы, что выходящие без него номера «Современника» ему совсем не нравятся. Кое в чем он и сам был согласен с Некрасовым, — журнал, действительно, несколько посерел. На это было много причин. Маститые писатели, пользуясь отсутствием Некрасова, не давали обещанных повестей и романов; цензура, с которой Чернышевский не умел ладить, давила с особым сладострастием. Иван Иванович, почуяв свободу действий, проталкивал в набор всякую дрянь и пакостил «Современник» стишонками своих приятелей. Денег в конторе почему-то все время было мало. С приездом Некрасова — Чернышевский был в этом уверен — положение сразу изменится. С таким редактором можно работать. Он и цензоров умеет укрощать, и авторов заставляет работать, и всякое дело в его руках кипит, живет, сверкает.

С такими мыслями собирался Николай Гаврилович в Петергоф. Он одевался, весело насвистывал и шутил с женой, которая уговаривала его надеть что-нибудь потеплей. Ольга Сократовна сидела закутавшись в меховую мантильку, ей нездоровилось, она сердилась на плохую погоду и вообще была не в духе.

— Ты обложи меня, Оленька, ватой, закутай теплой пеленкой и выпусти потом на улицу. Вот люди-то будут смеяться! Сколько мальчишек за мной побежит! Все закричат: смотрите, смотрите, вон идет знаменитый журналист Чернышевский, он забыл дома стеганую юбку.

Ольга Сократовна сердито отвернулась к окну, и, заметив это, Чернышевский подошел к жене.

— Перестань ты, право, Оленька, хлопотать и беспокоиться обо мне. Я ведь не такой слабый, как ты, я двужильный, и на меня дождь действует благотворно. Помоги-ка мне лучше повязать галстук, а я за это расцелую твои милые ручки.

Николай Гаврилович сел рядом с женой, он терпеливо и старательно вытягивал шею и поднимал кверху подбородок, пока она возилась с его галстуком.

— Собираешься к своему Некрасову, как жених на свиданье, — ревниво сказала Ольга Сократовна. — Ты узнай хоть у него, куда делись огаревские деньги. Весь город об этом шепчется, только мы ничего не знаем.

— Что ты, дружочек, — с возмущеньем воскликнул Николай Гаврилович. — Зачем это я буду оскорблять человека такими расспросами? Я в его честности уверен, и для меня эти разговоры не существуют.

Николай Гаврилович разволновался, снял очки, протер стекла и, глядя на жену близорукими и по-детски расширившимися глазами, сказал серьезно: