Некрасов - [47]

— Слушай, Иван Иванович, — сказал он, остановившись перед Панаевым. — Слушай и поучайся. Это и к тебе тоже относится. Ты ведь подписывал протест против «Иллюстрации»?

Он поднял палец и прочитал нравоучительным тоном:

«Зачем это русские ученые и литераторы ополчились в крестовый поход для доказательства того, что клевета гнусна? Неужели они полагают, что это еще тезис неизвестный или спорный для русского общества?.. Неужели наше общество упало так низко, стало так развратно, дошло до такой шаткости в своих нравственных понятиях, что лучшие люди литературы должны, наконец, писать к нему воззвания и руководящие статьи, имеющие целью доказать гнусность печатной клеветы?»

— Вот и ты, Иван Иванович, тоже хлопочешь. И с кем вместе ты выступаешь? — С Фаддеем Булгариным, с братьями Милеант? Кстати, кто такие братья Милеант? Первый раз в жизни слышу эту пышную фамилию.

Добролюбов был очень доволен всей этой сценой. Он хохотал и искренне веселился, слушая, как Иван Иванович возмущенно кричал Некрасову:

— Не только с Фаддеем, а и с тобой и с Чернышевским. И не вижу в этом ничего ужасного. И не понимаю, чему ты радуешься? Тому, что тебя, и Николая Гавриловича, и меня освистывают наравне со всякой сволочью?

— А что же мне делать? — спросил Некрасов. — Вызвать Добролюбова на дуэль? Или, пользуясь правом редактора, запретить ему печатать эту статью? Пусть свищет — это правильно, я не обижаюсь, когда ругают за дело.

Иван Иванович пожал плечами и снова взялся за свой фельетон. Нет, очевидно, он отстает от века! Разве можно делать такие вещи — освистывать самих себя в своем же собственном журнале? Конечно, надо признаться, что от «обличений» пока что пользы мало. Чиновники взятки дерут так же, как драли, городовые морды бьют и вообще прекращения злоупотреблений что-то не видать. Но нельзя же не согласиться, что обличать зло — благородная задача для каждого честного человека…

Од хотел сказать об этом Добролюбову, но промолчал, вспомнив, как едко высмеивал Добролюбов защитников «гласности», вздохнул и искоса посмотрел на него. Хороший человек, умный, талантливый, но откуда в нем такая суровость? Вот оно, новое поколение, беспощадное к себе и к своим друзьям. И Чернышевский такой же, только помягче, чем этот. Недаром Тургенев зовет Чернышевского «просто змеей», а Добролюбова — «змеей очковой». И вместе с тем, пожалуй, эта «очковая змея» менее опасна, чем многие милые и добрые его знакомые. Сколько гадостей говорят они за глаза, а этот выступает открыто. Это куда приятней.

«Очковая змея», заметив косые взгляды Панаева, улыбнулась и бросила в него яблоком.

— Не хмурьтесь, Иван Иванович, ешьте яблоко, чудесно освежает и утоляет голод.

«Конечно, змея, — подумал Панаев, — и яблоком соблазняет, как прародительницу Еву!».

Подумав так, он сам рассмеялся и высказал эту мысль Добролюбову.

— Вы уже почти изгнаны из рая, — ответил Добролюбов. — Ешьте, вам это не опасно, вы уже зачислены в лагерь «молодых», несмотря на ваш возраст. Вам на уйти от нас, Иван Иванович, да вы, пожалуй, и сами не захотите вознестись на райские парнасы от милой земли.

Некрасов, подняв глаза от гранок, заворчал, что ему мешают работать и что он не намерен до утра слушать остроты и пререкательства.

— Пора кончать, — сказал он. — У меня и так глаза совершенно слипаются. Вы можете говорить ваши комплименты друг другу утром.

— Так уж и так утро, Николай Алексеевич, — раздался у двери голос Василия. — Уже из типографии, пришли, и кофий готов, Авдотья Яковлевна ожидают в столовой.

Он подошел к окну и поднял штору.

Серое мокрое утро неприветливо заглянуло сквозь стекла. Василий задул лампы, и в комнате сразу наступил день. Работа подходила к концу, готовый к печати номер — плод стольких трудов, мучений, сомнений и споров — отправлялся в печать. Добролюбов аккуратно сложил и связал веревочкой гранки, перекрестил их и, шутливо сказав, «Господи, благослови», отдал их посыльному из типографии.

IV

Вот и новый год подошел. Застучали сапогами в прихожей появившиеся с черного хода первые «визитеры», поздравляя «с наступающим» и опуская в карманы мелкую мзду. Управляющий типографией Мельницкий прислал записочку с просьбой произвести расчет к новому году. Ипполит Александрович Панаев роздал мелким служащим и «нужным» людям некоторую сумму денег на новогодние расходы.

В магазинах — суета и оживление. Корзины с вином, закусочную снедь, коробки сладостей выносят приказчики и складывают в коляски покупателей или, взгромоздив тяжелый сверток на голову, рысцой бегут по адресу, указанному в записочке. Модистки с огромными картонками мчатся на извозчиках во все концы города. Новый год стоит у порога!

Некрасов накануне нового года получил приглашение на обед к Тургеневу. Иван Иванович, тоже получивший приглашение, говорил, что готовится что-то грандиозное, что вина для обеда выписаны из-за границы, что купец Елисеев по специальному заказу тургеневского Захара уже несколько недель тому назад послал требования своим заграничным поставщикам.

— Захар покажет пример истинного искусства кулинарии, — говорил Иван Иванович. — Будьте уверены, что обед окажется отменным.