Некама - [40]

СМИРНОВ: Есть у нас подозрение, что этот беглый нацист скрывается среди группы студентов. Я вас убедительно прошу о нашем разговоре никому ничего…

ОКУНЕВ: Знаю я, как вы убедительно просить умеете. Не ссы, капитан, не продам.

СМИРНОВ: А почему эти двое ушли в стойбище Курмантова?

ОКУНЕВ: А вот у них и спросите, меня в ваши дела не впутывайте, я ими сыт по горло. Все.

Огнев собирается уйти, но неожиданно поворачивается:

ОГНЕВ: Манси не обижайте. Они как дети.

ЯНВАРЬ 1959, СЕВЕРНЫЙ УРАЛ, СТОЙБИЩЕ КУРМАНТОВА

Лея даже не представляла, что бывает так холодно. Когда они с подружками жаловались на холод — в Галилее иногда температура падала даже ниже ноля! — это было ничто по сравнению с тем, как холодно было здесь. Ашер пытался научить ее одеваться теплее, но все эти бесконечные слои ткани и шерсти, которые он наматывал на нее, мгновенно выстывали. Спрятаться от холода было некуда. Спасения нет.

В Москве было тоже холодно, но сейчас казалось, что это была чуть ли не жара, можно было ходить без шапки, представляете? Жидкая снежная каша под ногами, конечно, уродовала красивые ботики, но этот сухой хрумкий снег превращал ступни в ледышки, которые потом долго приходилось оттаивать под одеялом, особенно мучительно было, когда хотелось спать — и было невозможно уснуть, пока ступни не согреются. А ноги Ашера были хоть и теплее, но не настолько, чтобы сразу отогреть и ледяные ступни, и холодные бедра. Хотя отогревать это все было, конечно, приятно. Даже очень.

А еще серый мрачный Свердловск действовал на Лею угнетающе, даже вечная веселость Ашера иногда раздражала. Хорошо, что они ночевали здесь всего одну ночь у каких-то странных и не очень приветливых людей в странном жилом комплексе с пугающим названием «Городок чекистов». Лея снова не могла привыкнуть к тому, что на улице звенящий мороз, а в домах топят так, что можно ходить в нижнем белье. Местные так и ходили: женщины в легких халатиках и в вечных бигуди, чуть прикрытых газовой косынкой, мужчины — в полосатых пижамах. Ну, это ничего, в Тель-Авиве Лея видела выходцев из Ирака, которые в кафе пили чай, сидя в таких же полосатых пижамах. Странно, конечно, но у каждой страны свои обычаи.

Страшно бесило и то, что после домашнего тепла нужно было долго и тщательно одеваться: чулки, рейтузы, носки — пальто с меховым воротником, на голову — платок невнятного серого цвета, но необычайно теплый. Варежки! Обязательно варежки! И во всем этом надо было двигаться, жестикулировать, производить какие-то действия. Нет, никогда, никогда Лея не смогла бы жить в таком климате. Смешно вспоминать, что в Галилее в декабре у нее мерзли коленки, когда она ехала в школу… Это разве мерзли!

Но оказалось, что это только цветочки. Холодно было в поезде, где она никак не могла заснуть, где в туалете, гремящем и вонючем, был иней на стенах, где было страшно выйти в тамбур со слепыми от наледи окнами. Пальцем можно было отогреть кружок на стекле двери, через который было мутно, но видно. Да толку-то? Холодно было на вокзалах, где так же зверски топили, но из постоянно распахнутых дверей дул невыносимо морозный ветер.

Но это тоже были цветочки: в Ивделе Лея ощутила настоящий ледяной удар, все свердловские холода показались после этого смешными. Да еще в дорогу ее экипировали как лыжницу-туристку: ватные штаны и куртка (ее так и называли «ватник» или смешным словом «телогрейка», хотя грела она тело очень условно), сверху брезентовая куртка — «штормовка», на голове — шерстяная шапочка («лыжная», как утверждала хозяйка дома в Городке чекистов), на ногах — валенки. Приходилось тащить с собой еще и лыжи с палками, а в рюкзаке за спиной, брякали о «лыжные» ботинки завернутые в кофту банки консервов. Как они во всем этом двигаются? Да еще десятки километров в день? Иногда Лее казалось, что зря она согласилась на эту чудовищную авантюру, тоже мне, разведчица. И как она-то будет ходить на лыжах, на которые встала один-единственный раз в жизни во дворе того же городка. Ашер вывел ее на холод, закрепил лыжи, сунул в руки палки, показал, как надо «ходить». Лея, неуклюже переставляя ноги, прошла несколько метров, плюхнулась на попу, больно ударив копчик, вот и весь туристский опыт. И еще этот ветер…

Единственное, что радовало — она своим видом совершенно не выделялась из общей массы. Ее, точно так же, как остальных, толкали, время от времени поругивали, но не оборачивались на «нездешний вид», как частенько бывало в Москве. В Свердловске она практически не выходила на улицу, разве что погулять вокруг «городка», посмотреть на странную подкову гостиницы «Исеть» с магазином «Динамо», расположенным по полукруглому цоколю здания, полюбоваться зданием киностудии напротив — чистый Ле Корбюзье, конструктивизм, как в Тель-Авиве, студия ей понравилась. Звенели мчащиеся по кругу деревянные трамваи с открытыми дверями. Мальчишки сидели на «колбасе» — вагонной сцепке, прыгали на ходу, когда трамвай замедлял движение на круге, запрыгивали в открытые двери вагонов, несмотря на ругань контролеров — злых теток в беретах и с кожаными сумками на груди, где были прикреплены маленькие рулончики билетов. Лея этих теток боялась, они как одна были почему-то постоянно сердитыми и всех в чем-то подозревали. Вообще народ жил тут мрачноватый, неулыбчивый, так что Лея старалась особо не высовываться — есть крыша над головой и слава богу.