Некама - [31]

Правдами и неправдами добрался до ребят-сионистов, по своим каналам отправлявших евреев в Палестину. Тоже надо было рискнуть: англичане не очень жаловали тайную репатриацию, тех кого отлавливали, чуть ли не назад отправляли, а этого ему совсем не хотелось. Но обошлось. Попал в один из северных кибуцев практически без приключений. Так, по мелочи, типа дрейфа со сломанным дизелем посреди Черного моря, да турецкого пограничного катера, сутки продержавшего их в море Мраморном. Но это семечки по сравнению со всем остальным. Все равно ж добрались до Эрец Исроэл.[8]

Хмурый кибуцник, поинтересовался его именем.

— Ашер. Ашер Зингер, — ответил. Яцеком он больше быть не желал.

Долго хранил Яцек, то есть, уже Ашер, желтый патрон как талисман. Потратил его только в 1948, при атаке на Лод, вогнал в патронник точно такого же Маузера, как и в Белостоке: а вот хрен вам, это ваша смерть, не моя. И этим патроном с расстояния метров в 400 снял иорданского офицера, поклявшись, что теперь всю жизнь, пока есть силы, будет убивать тех, кто убивал евреев. Когда не будет сил — будет их зубами грызть.

НЕКАМА

Но к его величайшему изумлению, здесь, в еврейском государстве, начало твориться что-то странное. В августе 1951-го Моше Почича, заместителя начальника еврейской полиции в гетто Островиц в Польше, обнаружили в Тель-Авиве, где он работал… государственным служащим. Ашер представить не мог, как такое возможно. Слишком хорошо он знал, что творили еврейские полицейские со своими соплеменниками, чтобы переварить — один из них служит теперь государству Израиль, как ни в чем не бывало. Получается, ничего невозможного нет. Почича бывшие обитатели гетто узнавали на улице, кричали: «Позор!», но по улицам Израиля свободно продолжал ходить тот, кто выдавал евреев гестапо, а одну женщину по слухам даже собственноручно похоронил живьем. Судьи оправдали Почича за недостаточностью улик. Улик им было недостаточно, понимаешь.

Женщина, выжившая в Биркенау, гуляла по улице Нахалат Биньямин в Тель-Авиве и решила полакомиться мороженым. А там в продавщице с ужасом узнала капо Эльзу Транк, старшую барака. Эльзу арестовали. Но суд учел — учел, понимаете! — что Транк точно так же, как и другие, отбывала заключение в лагере смерти, и вообще, была тогда глупой двадцатилетней девушкой, выживавшей, как и остальные. Так что получила она всего восемь месяцев тюрьмы. Восемь месяцев за то, что отправляла избитых ей евреек на смерть! Ашер долго приходил в себя, прочитав об этом. Уж он-то понимал, что скрывалось за сухими строками: «капо женского барака».

Яков Хонигман — так тот вообще служил капо в трех различных лагерях, за малейшую провинность избивал братьев-евреев железной дубинкой, а получил всего семь с половиной лет, да и этот срок был снижен. И даже страшный Ихезкиель Ингстер, старший по блоку в лагере Гросс-Розен, приговоренный к смертной казни, был помилован Верховным судом Израиля. И все они были евреями, и все они с полным правом нашли свое убежище в Израиле. Ну вот как? Как?!

Ашер не мог поверить, что это происходит на его глазах в еврейском государстве, созданном для защиты евреев. Теперь выходило, что это государство защищало тех, чьи руки были обагрены кровью его соплеменников: кровью Ханки, жизнью своей спасшей его и других ребят, кровью дяди Фроима, не задумываясь орудовавшего секачом, кровью Марыси, одноклассницы, которая и еврейкой-то не была, но ее убили при попытке протащить в гетто ржавый револьвер со сломанным бойком. Кровью его родителей и братьев, кровью зэйде и бобэ. Кто за них отомстит? Ради чего он стоял по горло в дерьме, отплевываясь от отвратительной жижи? Чтобы теперь сладко жрать и спать, не думая о мести тем, кто стал виновником гибели его братьев и сестер?

Поэтому когда пришли к нему мрачного вида парни с предложением начать тайную акцию мести нацистам по всему миру, даже думать не стал, сразу согласился. Это было как раз то, что надо. Средств и сил на это не жалели, а во главе организации «Месть» («Некама») стоял Аба Ковнер, герой вильнюсского гетто, кудрявый смешной еврей, похожий на карикатурного ешиботника. Но уж кем-кем, а карикатурой Аба не был, внешний вид обманчив, это Ашер хорошо понимал. Аба Ковнер был жестким до жестокости, сильным до непримиримости и упорным, ох, каким упорным! Абу боялись немцы, боялись полицаи, боялись свои предатели. Ашер смотрел на него с восхищением, Аба стал для него и Ханкой, и Мордехаем. Свой парень, такой не предаст, на полпути не остановится. Месть! Вот, что двигало Абой. И вот, что должно было теперь двигать и Ашером, стремящимся стать таким же крутым и таким же беспощадным в достижении главной и единственной цели — мести.

Суд? Сами и вершили этот суд. Ашер Зингер, майор контрразведки, теперь гордился своим шрамом: этот шрам был последним, что многие беглецы-нацисты видели в своей жизни.

ЯНВАРЬ 1959, 42 КВАРТАЛ ЛЕСОУЧАСТКА, ИВДЕЛЬСКИЙ ГОРОДСКОЙ ОКРУГ, СЕВЕРНЫЙ УРАЛ

Конечно, можно было много петь дифирамбов Студебеккерам, но советская копия этого самого «Студера» — ЗиЛ-151 — была чем-то чудовищным. Три ведущих оси, думал Олежка «Дикий», а все равно трясет немилосердно, похоже, рессоры сломаны, и при каждом удобном случае этот драндулет норовит засесть в глубоком снегу. Дул сильный ветер, его мотало по всему кузову, где сидели туристы с новыми знакомцами, повсюду — пронизывающий холод, от которого никуда не скрыться, и вот результат — в какой-то момент у Олежки что-то сзади щелкнуло, спину пронзила острая боль — прострелило, черт возьми, перед самым походом — в спину вступило! Радикулит или миозит. Вот чего не хватало!