Неизвестный В. Я. Пропп - [6]

Четвертая монография В. Я. Проппа «Русские аграрные праздники» была опубликована в 1963 г. (2-е изд. Л., 1995). И вновь это был неожиданный, концепционный и дискуссионный труд, как и все книги В. Я. Проппа.

Во введении к монографии, определяя цель и методику работы, автор пишет, что ошибка предшествовавших исследований календаря состояла в том, что праздники изучались в отрыве один от другого: материалы одних празднеств не сопоставлялись с материалами других, в то время как каждый праздник может быть правильно понят тогда, когда будет изучен весь их годовой цикл. Изучая годовой цикл, сравнивая праздники между собой, В. Я. Пропп пришел к выводу, что частично они состоят из одинаковых элементов, иногда различно оформленных, а иногда тождественных.

О методике исследования этнографического (выделено мной. — А. М.) на сей раз материала автор напишет через три года в статье «Структурное и историческое изучение волшебной сказки»: «В книге “Русские аграрные праздники” я применил как раз тот же метод, что в “Морфологии”. Оказалось, что все большие основные аграрные праздники состоят из одинаковых элементов, различно оформленных»[26]. Применив в исследовании календарных обрядов, т. е. материала этнографического, структурный метод и обнаружив в них одинаковые элементы (составные части, слагаемые, по выражению В. Я. Проппа), автор поставил задачу: «<...> эти составные части необходимо определить, выделить и сопоставить»[27].

После смерти В. Я. Проппа были опубликованы две его книги: «Проблемы комизма и смеха» (1976) и «Русская сказка» (1984). Первая из них, не завершенная автором и подготовленная к печати его вдовой, Е. Я. Антиповой, — литературоведческая работа, построенная на материале художественной литературы и лишь отчасти на фольклорном и этнографическом. Книга еще не получила должной оценки. Здесь хотелось бы обратить внимание лишь на некоторые аспекты исследования. И прежде всего, на метод исследования, о котором автор пишет, как и во всех своих работах, в начале книги. Пропп пишет, что его метод идет не от гипотез, а от скрупулезного сопоставительного изучения и анализа фактов к обоснованным через факты выводам: «Такой метод принято называть индуктивным»[28].

Второе, на что хотелось бы обратить внимание, — это авторский опыт систематизации смеха, опыт, к сожалению незавершенный. В книге много интересных и спорных положений о специфике комического, эстетике комического и др., которые ждут изучения.

И последнее, на чем хотелось бы остановиться, это оценка В. Я. Проппом Н. В. Гоголя: «Гоголь предстал перед нами как величайший из всех когда-либо творивших юмористов и сатириков, оставляя позади себя всех других как русских, так и нерусских мастеров»[29]. О Гоголе есть несколько записей и в дневнике ученого: «Сколько раз я читал “Ревизора”, но всегда могу читать снова и снова. Вчера открыл. Напал на место, которое читал как новое: Добчинский Марье Антоновне с поздравлением: “Вы будете... в золотом платье ходить и деликатные разные супы кушать”. Как я мог не заметить!»[30] Его любимые писатели, чтение которых доставляло чувство острого счастья (выделено мной. — А. М.): Л. Толстой, А. П. Чехов, Н. В. Гоголь и, конечно, А. С. Пушкин. Пушкина он читал всю жизнь, перечитывая «подряд и вразбивку». Пушкину посвящена последняя запись в его дневнике 30 июля 1970 г.: «Купил для дачи однотомник Пушкина. Я не могу прожить недели, не прикоснувшись к Пушкину». Но вообще Владимир Яковлевич к литературе был требователен так же, как и к научным трудам: «Я “высокомерен” по отношению к писателям в буквальном смысле этого слова — меряю на высокую мерку. Это выдерживают самые великие писатели, и только их и стоит читать. Их сотни, а всех остальных — десятки тысяч»[31]. Владимир Яковлевич считал, что Золя можно читать 2 раза — в юности и старости. Толстого можно читать 50 раз, также и Чехова. Романы Золя сделаны мастерски. Но вот Толстой. Не т<омов> 20, а всего только три романа. «И каждый образ, каждая строчка, каждое слово пережито всем существом и захватывает все существо своей внутренней правдой. Может быть только так, как изваял Толстой, и никак иначе»[32]. Гоголя, Чехова, Толстого он считал гениями, непревзойденными художниками. В 1967 г. записал в дневнике: «Литература никогда не имеет ни малейшего влияния на жизнь, и те, кто думают, будто это влияние есть и возможно, жестоко ошибаются. “Ревизор” не действовал на взяточников, а статьи и воззвания Толстого о смертной казни не остановили ни одного убийства под видом казни, а у нас казнены уже миллионы, а палачи возведены в газетах в герои. Юбилей ГПУ — с музыкой и спектаклями, а те, кто видел наши застенки (я видел и кое-что знаю)[33], только и могут, что сидеть по углам и быть незаметными. Литература сильна тем, что вызывает острое чувство счастья. И Гоголь велик не тем, что осмеивал Хлестакова и Чичикова, а тем, как он это делал, так, что мы до сих пор дышим счастьем, читая его. В этом все дело, не в том, что, а в том, как. А счастье облагораживает, и в этом значение литературы, которая делает нас счастливыми и тем подымает нас. Чем сильнее поучительность, тем слабее влияние литературы. Самые великие никогда не поучали (даже хотели этого), они были»