Неизвестный Сталин - [226]

Быстрая дискредитация Сталина не была, однако, в интересах высшего партийного руководства, так как сама легитимность новых вождей определялась в общественном сознании народа прежде всего тем, что они были близкими соратниками «великого Сталина».

Первым событием, подтолкнувшим Маленкова и Берию в нужном направлении, была реабилитация Полины Жемчужиной. О ней многие в Кремле уже, наверное, забыли, кроме самого Молотова. 9 марта 1953 года, в день похорон Сталина, у Молотова был также и день рождения. Ему исполнилось 63 года. Молотов в этот день был одним из трех лидеров, произнесших траурные речи с Мавзолея Ленина и Сталина, и его речь оказалась более эмоциональной, чем речи Маленкова и Берии. Когда члены Президиума ЦК КПСС спускались с трибуны Мавзолея, Маленков и Хрущев поздравили Молотова с днем рождения и спросили, что бы он хотел получить в подарок. «Верните Полину», — сухо ответил Молотов и прошел мимо[564]. Маленков тут же передал эту просьбу Берии, они оба понимали, что держать жену Молотова в заключении неразумно.

Полина Жемчужина находилась в это время в Москве в Лефортовской тюрьме. В январе 1953 года ее привезли в столицу из Кустанайской области, формально арестовали и подключили к общему «сионистскому заговору», частью которого было и «дело врачей». В феврале 1953 года в МГБ сформировалось также и дело о сионистском заговоре в Министерстве иностранных дел, явно направленное против Молотова. По этому новому делу был арестован Иван Михайлович Майский (настоящая фамилия Ляховецкий) — бывший заместитель наркома иностранных дел и бывший посол СССР в Лондоне, который в 1953 году, став уже академиком, преподавал в Московском университете. Ему в это время было 70 лет. Были арестованы и другие бывшие коллеги Молотова и Максима Литвинова, посла СССР в США во время войны. Полину Жемчужину последний раз вызвали на допрос 2 марта 1953 года[565]. После похорон Сталина, по русским традициям, в Кремле были поминки, продолжавшиеся, очевидно, очень долго. Уже поздно ночью, в 2.30, все восемь членов старого Политбюро пришли в последний раз в кремлевский кабинет Сталина и пробыли в нем сорок минут[566]. Им, безусловно, было что вспомнить. Приехав утром в свой кабинет на Лубянке, Берия отдал приказ об освобождении Полины Жемчужиной. Жемчужину вызвали в кабинет Берии прямо из тюремной камеры. Она еще не знала, что Сталин умер. «…Берия неожиданно вышел из-за стола, обнял свою гостью и воскликнул: „Полина! Ты честная коммунистка!!!“ Жемчужина упала на пол, потеряв сознание. Но ее быстро привели в чувство, дали немного отдохнуть и отвезли к Молотову — весьма необычный подарок к уже прошедшему дню рождения»[567]. Еще через десять дней Жемчужину восстановили в членах КПСС специальным решением Президиума ЦК КПСС.

Берии, для того чтобы начать пересмотр любого из крупных коллективных дел, «находившихся в производстве» в бывшем МГБ, нужно было осуществить реорганизацию руководства МВД. Он оставил Гоглидзе своим заместителем, но перевел его в военную контрразведку. На должность первого заместителя министра внутренних дел был срочно назначен Богдан Кобулов, который все еще работал в Главном управлении советским имуществом за границей. Лев Влодзимирский, также занимавший высокий пост в этом же управлении, был вызван в Москву и назначен начальником Следственной части по особо важным делам МВД СССР. Приказом Берии от 13 марта были созданы несколько следственных групп, но пока не для «пересмотра», и для «ускорения рассмотрения следственных дел», одним из которых было и дело арестованных врачей[568]. Общее руководство работой этих групп было возложено на Круглова, Кобулова и Гоглидзе, получивших для завершения работы две недели. Это означало окончательное решение проблемы к концу марта. Берия, как правило, не менял сроков, и его подчиненные работали и днем и ночью без выходных дней.

Профессор Яков Рапопорт, арестованный по «делу врачей» 2 февраля 1953 года, — аресты по этому «делу» шли до конца февраля, — и содержавшийся в кандалах из-за отказа давать нужные следствию показания, пишет в своих воспоминаниях, что смерть Сталина не повлияла на условия заключения: «Кажется, ничего особенного с тех мартовских дней не произошло: все те же наручники и те же допросы, разве что характер этих допросов несколько изменился — следователь стал как-то ленивее что ли, с меньшей экспрессией задавать свои вопросы… В общем, выколачивание „чистосердечных признаний“ стало менее настойчивым, хотя и продолжалось»[569]. Допросы Рапопорта прекратились только через две недели после смерти Сталина. Допросы других врачей продолжались до 23 марта 1953 года[570].

Тот факт, что машина следствия шла по инерции в том же направлении в течение трех недель после внезапной остановки пропагандистского обеспечения ожидавшегося суда, убедительно свидетельствует против гипотезы Авторханова о том, что директиву в «Правду», остановившую со 2 марта «дело врачей» и кампанию против «врагов народа» в прессе, дала «четверка» — Берия, Маленков, Хрущев и Булганин.

Если бы именно эти соратники Сталина остановили кампанию в прессе, то они же, во всяком случае сразу после смерти вождя, остановили бы и ненужный следственный процесс. Если бы это сделал сам Сталин, например 2 или 3 марта, то главными виновниками нарушения «социалистической законности» могли стать, в первую очередь, Игнатьев, Гоглидзе и Маленков, роль которых в формировании «дела врачей», особенно на его последней стадии в январе-феврале 1953 года, была слишком очевидной.