Неизвестный Миль - [21]

Очень хорошо помню первое знакомство, с М.Л. В ЦАГИ я прибыла по путевке НКААП, принимала меня в отделе кадров Жевнерова Варвара Ивановна и направила в лабораторию № 1 к Сойману Семену Семеновичу, а тот пригласил Миля побеседовать со мной. После беседы М.Л. сказал: «Я беру ее в свою группу по устойчивости и управляемости самолетов».

М.Л. привел меня в свою комнату, где кроме меня уже работали трое. Затем М. Л. где-то раздобыл пыльный стол с ящиками и стул, поставил на место, сам сел за этот стол, проверил все ящики и попросил сесть, но я попросила тряпку, чтобы стереть пыль. Он где-то раздобыл мокрую тряпку, потом сразу же позвонил зам. начальника по общим вопросам Подкохе Александру Григорьевичу и потребовал найти для молодого специалиста логарифмическую линейку, ленинградскую непременно. Много аэродинамических расчетов сделала я на этой линейке.

Став начальником лаборатории № 5, М.Л. занимался научной работой до 14 часов, а затем принимал начальников бригад и секторов, читал деловую (секретную в большинстве случаев) почту до конца рабочего дня (до звонка). После звонка некоторые сотрудники (большинство) ставили чайники и работали часов до 19, а М.Л., Русанович Николай Григорьевич, Котиков Александр Константинович, Захаров Михаил Александрович, Кашин Анатолий, Ошибкин Евгений Иванович и другие часто засиживались за полночь.

М.Л. все возникающие у него производственные задумки спешил воплотить в дело и тут же увидеть результаты расчетов, например, М.Л. знал все кульманы и столы, всех инженеров и даже техников. Однажды зашел ко мне в общежитие в 9 часов вечера и попросил зайти в лабораторию (она находилось в 8 минутах от ЦАГИ), чтобы посмотреть результаты расчетов, которые он сам извлекал из рабочих столов техников Огневой Ани и Горячевой Вали. Много времени ушло на анализ результатов из-за отсутствие надписей и обозначений на графике. На следующее утро секретарь Миля Лебедева Валентина Васильевна поднялась на 5-й этаж и заявила, что начальник лаборатории требует «теплые» фамилии (Огневу и Гэрячеву) к нему в кабинет. Девочки, заметив отсутствие расчетов в столах, насупились, испугались, но возвратились очень довольные, т. к. М.Л. их похвалил за работу, но пожурил за то, что не выполняют его рекомендаций, высказанных на партактиве: прежде чем строить график, обязательно обозначить результаты построения, фамилию исполнителя и дату. Когда девочки заявили, что это же черновики, М.Л. ответил, что у нас нет времени на чистовики. Фамилии мне нужны, чтобы не разбираться в почерке, а даты мне нужны, чтобы знать, какую версию проекта мы рассчитывали.

Однажды поступили в лабораторию 5 ордеров на верхнюю легкую одежду. М.Л. увидел, что есть костюмчик 46-го размера, и упросил у секретаря отдать этот костюмчик мне и объяснил свое решение тем, что ему надоела вечная демонстрация с утра до вечера. Он имел в виду, что я все время ходила на работу в одном и том же ярко-красном платье: вечером постираю, а утром опять в нем, да еще с логарифмической линейкой перед глазами. Он же уговорил меня надеть этот темно-серый костюм на работу, а на «выходное платье чуть позже разживемся». Костюм так подходил мне, что никто не упрекнул цехком в том, что он выдели ордер человеку, проработавшему в ЦАГИ, как тогда говорили, без году неделю.

По характеру общения с людьми М.Л. был очень прост, умел общаться с людьми достойно, но без заигрывания и никогда не был брезглив.

Вот однажды М.Л. зашел со мной в общежитие (гостиницу), где проживали его сотрудники: Захаров, Кожевников Вениамин Алексеевич, Карманов Сергей Иванович и Карташов Гурген Арсеньевич. Сварили манную кашу на воде и разливали ее по тарелкам. На предложение ее отведать М.Л. за себя и за меня сразу же согласился. Каша была невкусная и недосоленная, я ее не доела, а М.Л. съел всю тарелку и сказал, что каша вполне съедобная и, самое главное, что она без комков.

Помню и до сих пор благодарна М.Л. за то, что он, узнав, что я пережила самые трудные дни Ленинградской блокады, сразу же по принятии меня на работу стал хлопотать для меня и для моих четырех однокашников, также из ЛГУ, энеэровские продуктовые карточки (попросту карточки для научных работников). Надо было сначала провести ученый совет, чтобы получить звание м.н.с., а для этого убедить высшее начальство. В то время в ЦАГИ отдельно рядовые сотрудники отчет не писали, сдавался один общий годовой отчет для института. Но М. Л. заставил меня написать к аэродинамическим расчетам объяснительную записку, красиво построить графики (в группе оформления выпросил красивую обложку, туда же и подложил мой рукописный материал) и пригласил на отдельный семинар, который вел Сойман Семен Семенович. Я удачно отвечала на заданные вопросы, и члены ученого совета единогласно проголосовали за присвоение мне звания м.н.с. Энэровские карточки я получила примерно через 4 месяца, но как я им была рада! Получала дополнительно (сахар и жиры в небольшом количестве) по 200 г хлеба каждый день, до самой отмены продуктовых карточек в 1947 году.

Примерно в конце 1945 года были приняты в лабораторию 5 молодых специалистов из Куйбышевского авиационного института, среди которых оказался и племянник Миля — Абрам Вениаминович Миль. В лаборатории появились два Миля. И чтобы всякий раз во время телефонных звонков не уточнять, какого Миля просят к телефону, Михаил Христофорович Сперанский предложил называть М.Л. доктором (ктому времени он уже защитил докторскую диссертацию), а практиканта Абрама Вениаминовича — фельдшером. Так сотрудники лаборатории и называли (до самого отъезда на завод — в ОКБ), М. Л. Миль доктор, а А. В. Миль — фельдшер.