Неизвестный М.Е. Салтыков (Н. Щедрин). Воспоминания, письма, стихи - [91]

В виду косневших бразд аварии

Граф ведет службу в канцелярии

Императрицы – в прахе – Марии,

Клоня всю пользу на благо России.

В сорок восьмом граф издал славных

Две истории: иностранных

Исповеданий в «русских владениях»

И о финансовых учреждениях.

Но мало того. В пятьдесят третьем

Был директором (еще при этом

В канцелярии Морских ведомств-прав

Издал министерству Хозяйства устав).

В шестьдесят третьем, благо и то знать,

Граф департаментом стал управлять

По народному просвещению,

Где встретил разлад «к сожалению»…

Ибо Руссь ‹!› нуждалась в подготовке,

Как девица в свадьбе, по помолвке;

А после ж нужны жизни программы,

Граф все то видел как в панораме ‹!›.

Хотя назначен был в комиссию ‹!›

Членом, в сенате, выполнять миссию

Над преступниками государства, —

Но не в том пользу извлек для царства.

В том же году выбыл за границу.

Бросил Руссь так, как жених девицу.

И выпустил труд en Paris ici:

Le Catholicizme Romain en Russie.

И вот сей ангел патриотизма,

Русской славы и ефиризма

В области истории (и знаний)

Тех иностранных исповеданий

Обратил внимание государя́ —

Получает в дар степень докторá

В Лейпцинского ‹!› университета.

Автор – за солидный труд поэта,

В шестьдесят пятом Руссь ликует тост:

Граф, возвратившись, занимает пост

Обер-прокурором в Святый Синод.

Лелеет питомцев… русский народ.

В шестьдесят шестых годах, наконец,

Нам в другой сфере сияет венец:

Граф, с милостивых соизволений,

Министром народных просвещений.

Граф Димитрий Андреевич Толстой,

Был администратор Русси святой, —

Вверг чувства, совесть под стопы трона:

А сам основах тонул закона ‹!›…

Делясь с желаньем царской науки,

С Его тяжестью… сердечной муки,

В званье министра служил поныне;

Дал плодотворности грустной пустыне…

Всю жизнь работал, страдал как в огне:

И смотрел благо как внутри, так вне.

Где ж непреклонность граф покорял,

Щедрин в сатирах нас ободрял.

Литературну специальность сил

Девятнадцатый для нас век явил.

Двадцать шестого года в январе

В пятнадцатый день – в Спас-Угол селе

Калязинского уезда – один

Тверской губернии – помещика сын:

Михаил Евграфович Салтыков —

Щедрин, издатель словесных штыков.

Достиг семи лет, и в тогдашний век

Его крепостной учил человек,

Живописец Павло: аз и буки,

Дав по методу указку в руки;

И в день рожденья начал подвиг свой.

С тридцать третьего по тридцать шестой

Год учащийся здесь изобрел маршрут

У Московский дворянский институт;

И в третьем классе, с отличным знаньем,

Щедрин – домашним образованьем

Сдержал экзамен. – А в тридцать восьмом

В Царскосельском лицее учеником.

Тут в третьем классе герой в натуре

Почувствовал страсть к литературе;

Наука, сблизя ту цель с предметом,

Стал поневоле светским поэтом.

Он с юных лет стал лечить недуги…

Ценя светлейшие труды, услуги,

Щедрин не желал от смертных славы,

Ибо кто с лихвой перед Богом правый?

Глас вопиющий возник в пустыне.

Кто б из нас того не сделал ныне?

Монологи строк, когда являлись,

То контрабандой его пленялись:

Сперва признали его скаредным,

Потом назвали полезно-вредным…

Как представляет сей материал,

Смех, стыд, страх и плач – скромный идеал.

Щедрин в сатирах пороки плавил;

Граф, вырывал их и корнем вверх ставил.

Но на тех корнях листья являлись,

Оба героя горько смеялись…

Смех, солидарных являл две страсти:

Граф злу смеялся с полета власти;

Но Щедрин стоял гораздо ниже,

Знал их характер и нравы ближе.

Он, в теплых чувствах брата фальшь плавил,

Систематично на показ ставил:

Плод эгоизма, его недуги…

Благоприятно влагал услуги.

Дальше его жизнь кто хочет знать,

Из его ж стихов все может узнать;

Он писал, умер с пером у руках, —

А мы с ваяньем умрем на устах.

На поле брани, два вождя пали…

Чем же труды их мы оправдали?!

Мрут трудолюбцы, и мрут пророки:

Спрашивают нас —

…

…

Салтыков-Щедрин, министр граф Толстой,

Вечная память, вечный им покой.

Стоят два мужа перед Богом – рядом —

От сего мира с новым докладом,

В нем есть статья и о смертных горе…

Но что пороков!.. как волн у море.

Значатся бунты, капризы, сварька,

И разноверцев большая свалка,

Суя в святыни плеядный смех,

Не признавая, что это за грех.

Смоем слезою свою грязь с тела,

Нас ожидает рубашка бела,

Русское сердце дорожит ею…

Царь-благодетель! Обдень нас нею.

Прости!.. П. Степанов

Памяти Михаила Евграфовича Салтыкова[561]

Замолкла смелая сатира!..

Лежит он нем и недвижим;

Поэта плачущая лира

Звучит рыданьями над ним…

Кто нас будил от вредной спячки?

Чей голос правду говорил?

Кто наши общие болячки

Сатирой трезвою лечил?

Кого мы ревностно читали?

Кто был бессмыслицы грозой?

Кому так чутко мы внимали?

Кого любили мы душой?..

Кто – век отжившей, полинялой,

Бездушной формы был бичом?

Кто для застывшей мысли вялой

Был согревающим лучом?

Кто ненавидел мрак и тину?

Кто честно обществу служил?

Кто жизни яркую картину

В своих твореньях отразил?

То – наш писатель незабвенный,

Один из светочей земли…

Лежит холодный он, смиренный,

И думы скорбные легли —

В минуту смертную застыли —

На мертвом мраморном челе…

И тот, чьи руки нас будили,

Теперь в гробу спит на столе.

Чем мы его разбудим?

Дело

Он нам живое завещал…

И вы, бойцы, боритесь смело!

Он вам дорогу указал…

Бичуйте грязную трясину

Людских пороков и страстей!

Наросты, пыль и паутину

Снимайте с мыслей и идей!

Сильнее жизни пульс забьется,