Неизвестный Киров - [115]

«Вопрос: …Скажите, кто вместе с вами является участником в организации этого покушения?

Ответ: Категорически утверждаю, что никаких участников в совершенном мной покушении на т. Кирова у меня не было. Все это я подготовил один, и в мои намерения никогда я никого не посвящал.

Вопрос: С какого времени вы подготовлялись на это покушение?

Ответ: Фактически мысль об убийстве т. Кирова у меня возникла в начале ноября 1934 г..

Вопрос: Какие причины заставили вас совершить это покушение?

Ответ: Причина одна — оторванность от партии, от которой меня оттолкнули события в Ленинградском институте истории партии, мое безработное положение и отсутствие материальной, а самое главное, моральной помощи со стороны партийных организаций».

Под протоколом стоят два автографа: Лобова и «записано верно» — Николаева.

Допрашивался Николаев и в последующие дни. После формального заполнения следователями в протоколе обычных анкетных данных он продолжал стоять на своем: «совершил индивидуальный террористический акт в порядке личной мести». Присутствовавший на допросах Николаева 2 декабря бывший сотрудник УНКВД по Ленинградской области Исаков в своем объяснении 15 марта 1961 года, написанном для комиссии по расследованию обстоятельств убийства Кирова, сообщил: Николаев находился «в состоянии какой-то прострации», «очень долго вообще отказывался что-нибудь отвечать. По-моему, он тогда ничего не соображал… Он лишь плакал. По его словам, он достаточно натерпелся жизненных неприятностей от отсутствия к нему внимания со стороны горкома партии и лично С. М. Кирова… Николаев… вел себя как человек, находящийся в состоянии сильной депрессии, или аффекта. Он буквально каждые пять минут впадал в истерику, а вслед за этим наступало какое-то отупение и он молча сидел, глядя куда-то в одну точку»[465].

Тем временем на Литейный свозили людей из Смольного для вторичного опознания Николаева. Среди них были Е. И. Карманова, И. П. Сайкин, С. М. Петрашевич, В. Т. Владимиров и другие. Все они его опознали.

Одновременно сотрудниками НКВД проверялись связи Николаева — по картотекам белогвардейских организаций, анархистов, эсеров, троцкистов. Бывший сотрудник УНКВД по Ленинграду и области Н. И. Макаров, принимавший в декабре 1934 года участие в расследовании дела, в объяснении от 6 апреля 1956 года и 22 января 1961 года утверждал: «Я с полной ответственностью заявляю, что по учетным данным УНКВД на зиновьевцев и троцкистов Николаев не значился»[466]. Дополнительный штрих к нашему исследованию дает беседа с Р. О. Поповым, работавшим в это время оперуполномоченным в политическом отделении Ленинградского управления НКВД и курировавшим картотеку учета троцкистов и зиновьевцев: «Прибежал следователь Луллов: „Проверьте по всем картотекам Леонида Николаева". Его нигде не обнаружили по формулярам».

Тогда же, Вечером 1 декабря, сотрудники Ленинградского управления НКВД произвели обыск на квартире Николаева, составили опись изъятых материалов.

Николаев хранил дома все бумаги: мандаты, пропуска, удостоверения, льготные проездные билеты, самого разного характера справки и т. д. Следует обратить внимание на то, что в описи обыска не значатся так называемые «подметные письма», якобы адресованные Николаеву о существующих будто бы определенных отношениях между Кировым и женой Николаева Мильдой Драуле. Свидетельства о подобных письмах фигурировали в воспоминаниях, написанных в 70-х годах. Вопросы эту деликатную тему ставились на допросах как Николаеву, так и Мильде Драуле. И оба дали отрицательные ответы. Николаев, несомненно, очень любил свою жену. Он неоднократно говорил на допросах, что «жена ничего не знала», «не догадывалась», просил о «снисхождении к ней».

Р. О. Попов рассказывал автору книги: «В 8 или 9 утра 2 декабря в 631 комнате мы допрашивали с Пашей Малининым Мильду Драуле. Она провела ночь в холле, спала на стульях. Типичное чухонское лицо. Миловидная. Допрос продолжался около двух часов. Я писал протокол сам. Она считала его (мужа. — А.К.) скрытным человеком, никогда не слышала от него политических разговоров. Ходил угрюмый. У него ничего не получалось с работой, она считала его неудачником. Мне, говорит, сказали о ревности, что вы, кому это могло прийти в голову»[467].

Между тем, как это выяснилось позднее, это был не первый допрос Мильды Драуле. Ю. Н. Жуков в своей статье «Следствие и судебные процессы по делу об убийстве Кирова» утверждает, что ее первый допрос начался ровно через 15 минут после рокового выстрела в Кирова в 16.45 в здании управления НКВД по Ленинграду и области. Вел его заместитель начальника 4-го отделения СПО Л. Коган.

Сначала мне показалось, что время допроса указано ошибочно. Но проанализировав весь материал, связанный с четой Николаевых, поняла, что допрос в указанное время вполне мог состояться. И вот почему: Николаев На допросе 9 декабря утверждал, что он дважды звонил жене в отношении билета на актив. К тому же в Смольном у Мильды оставались приятельские отношения с рядом сотрудников обкома, и некоторые из них вполне могли сообщить ей о настойчивых, упорных поисках билета Николаевым. И, зная о его неуравновешенности и мстительности, Мильда Драуле не могла не встревожиться этим обстоятельством и, естественно, приехала в Смольный, чтобы повлиять на Николаева, но было уже поздно. Выстрел прозвучал. Она была задержана и отправлена на Литейный, 4. А для этого, действительно, достаточно всего 15 минут.