Неизвестный Дзержинский: Факты и вымыслы - [17]
Утром я рассказал в чем было дело. Но на сей раз никаких мистических объяснений не было предложено. Мать на это взглянула вполне рационалистически: «Глисты. Надо дать отвар цитвору с медом».
Феликс Дзержинский посвящал Юлии Гольдман стихи, написанные в лучших традициях польской романтической поэзии. Стихи, как и часть дневника Феликса, сохранились в частном архиве графа Богдана Яксы-Роникера в Варшаве. Для тех, кто знает польский, привожу фрагмент в оригинале:
F. Е. D.
Я попробовала сама перевести его на немецкий язык.
F. Е. D.
Холодная, безраздельно принадлежащая одному ему пани — идеал. Она ничего не попросит, никому не расскажет, не расцарапает спину в порыве страсти. Она — вершина на которую можно молиться и служить. Монблан духа!
Сколько бы мы ни стеснялись высоких слов, в душе нашей, в глубине нашего сознания романтика жива, неистребима, как неистребимо чувство прекрасного, извечное стремление к справедливости, к совершенствованию жизни и самих себя. Недаром же мы так бесконечно дорожим каждой строкой Мицкевича, испытываем потрясение, любуясь Сикстинской мадонной. «Мы не можем обойтись без романтики, — писал В. И. Ленин. — Лучше избыток ее, чем недостаток. Мы всегда симпатизировали революционным романтикам, даже когда были несогласны с ними».
Смерть… Никто не может сказать, когда это начинается: но гладкие, мягко округленные линии на горизонте внезапно изменяются; красный и коричневый цвета, сверкающие, раскаленные краски лесной листвы неожиданно принимают какой-то своеобразный оттенок, поля тускнеют и увядают, отливают охрой; пейзаж делается непривычным, притихшим, блеклым, и не знаешь, чем это объяснить.
Это те же горные цепи, те же леса, те же поля и луга, что и прежде; вот оно — белое шоссе, протянувшееся в бесконечную даль, и золотой свет поздней осени все еще льется на землю, как золотистое вино, — и все-таки что-то невидимое и неслышное пришло издалека; огромное, торжественное и мощное, оно вдруг здесь, рядом, и затеняет собою все.
Это те темные и тонкие кресты, покосившиеся и очень усталые, они торчат из травы, просквоженные бесконечными ветрами, изнуренные проплывающими над ними дождевыми облаками, — кресты санатория в Швейцарии.
Нигде в мире нет такого безмолвия, ибо оно — оглушительный, окаменевший крик. И нет в нем кладбищенского покоя; ибо из огромного числа закончившихся здесь усталых, обессиленных жизней лишь немногие были истинно молодыми и вдохновленными; именно тут внезапно разбилась, расщепилась на атомы великая сила, которая светилась в их глазах, позволяла им дышать и видеть, пригибаться; именно тут, в судорогах напряженнейшей самозащиты жизнь была вожделенной, ее словно бы ласкали, в нее верили более страстно и дико, более пламенно и одержимо, чем когда-либо прежде; и на эту отчаянную, предельно собранную волю, на этот клокочущий водоворот деятельности, муки, надежды, страха, жажды жизни обрушилась болезнь. И тогда самое выносливое и хрупкое из всего, что есть, — а именно жизнь — истекало кровью, и великая тьма простерлась над сотнями мужчин и женщин.
В течение вечера и всей ночи, до крайности взбудораженный, он говорил с Юлией так, точно хотел удержать что-то такое, что грозило ускользнуть от него, — рассуждал о молодости, о цели жизни. Все время он говорил только о ней, и все-таки ей не раз показалось, что вовсе не она занимает его мысли.
Юлия Гольдман умирала на руках у Дзержинского. Каждый умрет — смерть не страшна, но долго лежать — вот мука. И Юлия мучилась. Среди своих страданий она то погружалась в какой-то другой мир, то выныривала из него. А тот другой мир был болезненно странный. И ничем не могла Юлия оборониться от того мира, только одними глазами. И потому она ими — блестящими, измученными ловила свет, падающий из окна. Не отводила глаз, боялась, что веки сомкнутся, и она стремглав ринется в невиданный мир. Она изо всех сил старалась не отрывать взгляд от окна и не поддавались смерти. Веки со страшной тяжестью приподнялись над глазами. Она видит Феликса и вновь опрокидывается в пропасть.
Феликс сидел у постели больной, лишь изредка выходя из спальни.
Доктора, — простонала Юлия, почувствовав, что сизы покидают ее. Феликс бросился за доктором, постоянно наблюдавшим за больной. Он явился немедленно, захвати с собой шприц и эфир.
Доктор, это уже смерть?
Успокойтесь, госпожа Гольдман! Это не смерть, это ваш друг Феликс. Вы еще будете жить очень долго…
Доктор отозвал Дзержинского в соседнюю комнату и сказал: «Агония».
Скоро все было кончено. У постели трупа остался Феликс. Юлия была холодна, неподвижна и всецело принадлежала ему. Любовь, естественно умершая, никогда не возвращается.
Имя журналиста Феликса Медведева известно в нашей стране и за рубежом. Его интервью с видными деятелями советской культуры, опубликованные в журнале «Огонек», «Родина», а также в «Литературной газете», «Неделе», «Советской культуре» и др., имеют широкий резонанс. Его новая книга «После России» весьма необычна. Она вбирает в себя интервью с писателями, политологами, художниками, с теми, кто оказался в эмиграции с первых лет по 70-е годы нашего века. Со своими героями — Н. Берберовой, В. Максимовым, А. Зиновьевым, И.
«Имя писателя и журналиста Анатолия Алексеевича Гордиенко давно известно в Карелии. Он автор многих книг, посвященных событиям Великой Отечественной войны. Большую известность ему принес документальный роман „Гибель дивизии“, посвященный трагическим событиям советско-финляндской войны 1939—1940 гг.Книга „Давно и недавно“ — это воспоминания о людях, с которыми был знаком автор, об интересных событиях нашей страны и Карелии. Среди героев знаменитые писатели и поэты К. Симонов, Л. Леонов, Б. Пастернак, Н. Клюев, кинодокументалист Р.
Книга А.К.Зиберовой «Записки сотрудницы Смерша» охватывает период с начала 1920-х годов и по наши дни. Во время Великой Отечественной войны Анна Кузьминична, выпускница Московского педагогического института, пришла на службу в военную контрразведку и проработала в органах государственной безопасности более сорока лет. Об этой службе, о сотрудниках военной контрразведки, а также о Москве 1920-2010-х рассказывает ее книга.
Повествование о первых 20 годах жизни в США, Михаила Портнова – создателя первой в мире школы тестировщиков программного обеспечения, и его семьи в Силиконовой Долине. Двадцать лет назад школа Михаила Портнова только начиналась. Было нелегко, но Михаил упорно шёл по избранной дороге, никуда не сворачивая, и сеял «разумное, доброе, вечное». Школа разрослась и окрепла. Тысячи выпускников школы Михаила Портнова успешно адаптировались в Силиконовой Долине.
Книжечка юриста и детского писателя Ф. Н. Наливкина (1810 1868) посвящена знаменитым «маленьким людям» в истории.
В работе А. И. Блиновой рассматривается история творческой биографии В. С. Высоцкого на экране, ее особенности. На основе подробного анализа экранных ролей Владимира Высоцкого автор исследует поступательный процесс его актерского становления — от первых, эпизодических до главных, масштабных, мощных образов. В книге использованы отрывки из писем Владимира Высоцкого, рассказы его друзей, коллег.