Неизвестный Дзержинский: Факты и вымыслы - [16]

Юлия не пропускала ни одного свидания. Чтобы быть ближе к Феликсу, она переехала из Вильно в Седльце. Конечно, без разрешения полиции: и теперь значилась в рубрике «преступников, скрывшихся из-под надзора».

Возвращаясь с очередного свидания, Дзержинский метался по камере под напором чувств, обуревавших его. Он любит, и он любим. Счастье переполняло его. Но — проклятие палачам! — Они с Юлией не могут даже сказать в полный голос о своей любви. Юлия хочет разделить с ним ссылку, но и это невозможно. Разве может он позволить, чтобы ради него она бросила дело, которому посвятила жизнь! Феликс сам попросил Юлию не приходить больше к нему. Они поклялись найти друг друга, как только он вырвется на свободу.

Постепенно Феликс стал успокаиваться.

Феликс Дзержинский и Юлия Гольдман истратились в 1902 году в эмиграции в Швейцарии.

На столе стояла ваза с розами. Одна была красная, другая — желтая. Обе — искусственные. Господину Дзержинскому розы очень нравились. Славно, что такое существует. Розы — зимой, искусственные розы! — вертелось у него в голове. Феликс любил фотографии, искусственные цветы и не совсем здоровых женщин. У Юлии Гольдман — туберкулез. Поэтому Феликс, конечно, не мог жениться на ней. Он уедет в Италию. Разве он не мечтал, не грезил об этом с того самого дня, когда впервые, совсем малышом, загляделся на виды, висевшие по стенам. А потом, когда Альдона рассказала ему об Италии, ему еще пуще захотелось там побывать. Ах, поехать бы туда вдвоем! Она была бы его гидом, его Беатриче! (Альдона подарила ему миниатюрного Данте из библиотеки отца, где на гравированном фронтисписе была изображена Беатриче). Поехать в Италию с Альдоной — несбыточная мечта. Поздно.

А вот и суп в большой супнице, белое сухое вино. Феликс ломает хлеб и первый кусок — Юлии, она держит его на ладони, точно щедрый дар — так оно отчасти и выходит. Юлия — ходячий мертвец. У Феликса тоже туберкулезный процесс.

Вот она: губы пухлые, навыворот, глаза карие и всегда как бы смеются, но вообще на лице написано удивление, какой-то вопрос, будто она о чем-то всех спрашивает, да вот ответа не получает. Еще у Юлии большие груди, которые покачиваются в такт ее шагам. Их не в силах замаскировать даже свободная синяя блузка, которую носит она. При этом у нее была осиная талия и ладные ноги.

Поразительно, как она вдруг резка в движениях. Ладошка, перевернутая кверху, доверчиво затихает на скатерти среди крошек, когда Феликс ласково гладит ее. «Спать буду, как убитая», — она заглядывает ему в глаза с почтением. Огромная, ослепительная постель. Умереть-уснуть. Такая прохладная ослепительная постель, дальше — обвал, сплошной огонь, разбегающийся по всей коже, Юлины губы в его волосах, на его груди, руки под его спиной, тела познают, понимают друг друга, и легкий стон, и горячее дыхание… Это невозможно. невыносимо. И, наконец, сон-смерть в шепоте последних ласк. И, наконец, сон-смерть… Жизнь для них начиналась в ту пору, которая после ужина.

Ночью повышается температура, учащается пульс, выступает обильный пот: все признаки лихорадочного состояния, пик которого наступает в момент оргазма, после чего падает температура. Столь резкие перепады, особенно по несколько раз за ночь, характерны для болезненного состояния, когда организм борется с инфекцией. Эти резкие скачки из одного состояния в другое, да еще с повторами, укорачивают жизнь. Трудно сказать, на сколько именно. Секс противопоказан туберкулезным больным.

Негативные физиологические последствия половой жизни бледнеют перед ее метафизическими драмами. В сознании активного партнера (пол здесь не принципиален) секс есть кратчайший путь к обладанию. Духовная близость как бы необязательна: все решает плоть. Эта иллюзия обладания любимым существом ведет к его подсознательному порабощению, к особому типу отношений раба и повелителя.

Феликс часто просыпался ночью. «Я в ужас приходил от плача Юлии во сне. Это случалось довольно часто: вдруг она завоет каким-то диким, нечеловечьим голосом, как голодная волчица, переливисто, иногда с какими-нибудь бессмысленными словами. Я просыпался и дрожал от страха. Юлия рассказывала свой сон, который вызывал этот плач, а я долго не мог успокоиться и заснуть.

Иногда под влиянием возбужденного воображения, я рисовал в потемках разные образы и как-то нарисовал такую краснокожую, цвета вареного рака, пасть, которая стала у меня перед глазами расти и я, испугавшись своего собственного создания, громко закричал. Вспомнилось детство в Дзержинове.

Однажды было такое видение. Я спал на лежанке, Ночь была лунная, и когда я проснулся, лунный свет падал на устье печки, которая была неподалеку от моих ног. Проснувшись, я некоторое время любовался необычными световыми эффектами. Как вдруг я вижу в лунном свете Альдону, которая уже уехала в Вильно навсегда. Стоит она у печки и заплетает косу и улыбается мне, и ее белые, как чеснок, зубы сверкают в лунном свете. Я нисколько не испугался этого видения и долго любовался им. Все виделось явственно, как не могло быть видимо при лунном свете. Я даже играл со своей иллюзией или галлюцинацией, закрывая и открывая веки. Когда я прищуривал веки, она приближалась ко мне, все заплетая косу, а когда открывал, то она удалялась к печке. Чего мне было бояться, когда мать почти рядом равномерно дышала? Но я повернул голову, чтобы взглянуть на мать, и вдруг — о, ужас! — вижу, что другая мать стоит у моей постели на коленях и смотрит на меня. И я вижу даже мелкие веснушки на ее лице. Тут я не выдержал и громко закричал. И то, и другое видения исчезли, а мать, проснувшись, стала меня успокаивать.