Неизвестный Чайковский. Последние годы - [128]

№ 1. Musique douce. 64 mesures.

№ 2. L’arbre s’eclaire. Musique petillante de 8 m.

№ 3. L’entree des enfants. Musique brayante et joyeuse de 24 m.

№ 4. Le moment d’etonnement et d’admiration. Un tremolo de quelques mesures.

№ 5. Marche de 64 mesures.

№ 6. Entree des Incroyables. 16 m. rococo (tempo menuet).

№ 7. Galop.

№ 8. L’entree de Drosselmeyer. Musique un peu effrayante et en meme temps comique. Un mouvement large de 16 a 24 m.

La musique change peu a peu de caractere, 24 m. Elle devient moins triste, plus claire et enfin passe a la gaite.

Musique assez grave de 8 m. et temps d’arret.

La reprise des memes 8 m. et aussi temps d’arret.

4 mesures avec des accords d’etonnement.

№ 9. 8 m. d’un temps de mazourka. 8 autres m. de inazourka. Encore 16 m. de mazourka.

№ 10. Une valse piquee, saccadee et bien rhytmee 48 m. и т. д.

И Петр Ильич не только не сетовал на эти указания, но подчинялся им охотно и ничего не сочинял быстрее и вдохновеннее музыки двух последних балетов.

«Щелкунчик» был исполнен в первый раз одновременно с «Иолантой» 6 декабря 1892 года.

Издание П. Юргенсона.

Кроме этого, Петр Ильич сочинил в эскизах две части предполагавшейся симфонии, из которых потом сделал концерт для фп. с оркестром № 3 и «Анданте и финал» для фп. с оркестром, оставшиеся тоже недоконченными.

В 1892 году Петр Ильич, по инициативе президента Академии наук, е. и. в. великого князя Константина Константиновича, через академика Я. К. Грота, был привлечен к сотрудничеству при составлении «Словаря русского языка», издаваемого вторым отделением Имп. Академии наук. Обязанности его заключались в просматривании корректурных листов и в примечаниях при словах, имеющих отношение к музыкальному искусству. Так как ни одного из этих листов не сохранилось, то трудно определить меру участия Петра Ильича в этом деле. Во всяком случае, первый выпуск этого издания вышел до приглашения его. Так что слова от А до В так и миновали его просмотр.

Все, что я могу сказать по этому поводу, это что Петр Ильич был очень польщен обращением к нему, вступил в письменные сношения с Я. К. Гротом и, наверно, как во всем, что он предпринимал, был безупречно добросовестен.

1892–1893

XXXVI

Никогда Петр Ильич не делал такого большого количества поездок, как в минувший сезон. – Правда, и прежде, в течение всей жизни, он был легок на подъем, и мало кто столько перемещался, как он.

Долго на месте он никогда не засиживался; но тогда ему просто казалось лучше там, «где нас нет».

При этом он часто ошибался; часто, наоборот, действительность превосходила ожидания: он привязывался к таким местам и при первой возможности возвращался. Нет такой поры его жизни, когда бы он куда-нибудь не стремился. Париж, Каменка, Усово, Вербовка, Кларан, Рим, Браилово, Симаки, Тифлис и пр. излюбленные места всегда тянули его к себе, и при первой возможности он туда отправлялся, с тем чтобы через некоторое время с таким же удовольствием их покинуть. Помимо цели, путешествие, само по себе, мало пугало Петра Ильича – часто доставляло удовольствие, никогда не служило препятствием к исполнению не только дружеского или родственного долга, но даже настойчивой просьбы.

С той поры, что он поставил себе девизом: «не удаляться от людей и действовать у них на глазах, пока им этого хочется», т. е. с 1885 г. переезды его стали учащаться. При этом перевес перешел от поездок ради удовольствия к поездкам по добровольно принятой обязанности. С 1887 года, когда он стал впервые дирижировать, появился новый тип путешествий: с артистическими целями, чтобы распространять свои сочинения. С ростом его славы росло число людей, желающих слышать его исполнение; податливый на просьбы, он удовлетворял все увеличивающееся количество их. – Все это нормально и не дает повода удивляться тому, что в 1892 г. ему приходилось больше ездить, чем в начале восьмидесятых годов, когда он еще не дирижировал и когда популярность его была значительно меньше.

Однако, всматриваясь ближе, ясность этого факта значительно затуманивается; из прямолинейного и простого он становится таким извилистым и сложным, что не подчеркнуть его здесь нельзя и если не объяснить, то указать во всей его непостижимости.

Пускаясь в первую артистическую поездку, Петр Ильич несомненно насиловал свое «настоящее я», но вместе с тем, приступая к ней без охоты, скорее со страхом, был полон ожидания каких-то неведомых, отрадных впечатлений и блестящих результатов, полон также веры в то, что исполняет нечто значительное не только для него и его славы, но и для русского искусства вообще. События этой первой поездки не разочаровали бы и менее скромного, чем Петр Ильич, человека. Отрадных впечатлений было много, начиная уже с того, что он оказался гораздо более известным за границей, чем думал. – Прием в Праге, «минута абсолютного счастья», изведанная там, шум, наделанный им в Париже, почтительное внимание и уважение, встреченное в Германии, все это вместе было гораздо более того, на что он рассчитывал, – и тем не менее вернулся он разочарованный; разочарованный не в том, что нашел (как сказано, он удовлетворился бы и меньшим), а в том, как это ему мало дало счастья сравнительно с теми мучениями, ценой которых он купил его.