Неизвестные солдаты - [403]

И вот отдыхает теперь подполковник Бесстужев в искалеченном лесу, ждет приказа, и перед ним, как в сказке, лежат три дороги. Двинешься по левой, вдоль Припяти через Пинск — значит, ступишь на тот путь, по которому отходил в сорок первом… Есть там поселок среди леса. А в том поселке живет худенькая женщина с красивым чистым лицом и с чистой душой. В один день привязалась эта женщина к молодому лейтенанту, а он полон был мыслями о другой. А может, и нет давно того поселка и нет той женщины. Теперь ведь вся жизнь делится на две эпохи: до немцев и после немцев…

Самая трудная для него дорога та, что лежит справа. Через глухие леса приведет она в маленький деревянный город Мир. Неподалеку от города есть хутор на краю осинового леска. Он отмечен черным крестом на карте Бесстужева и во всей его жизни. Там, на склоне холма, одинокая, заросшая могила. Ее, может, и не разыщешь теперь, но Юрий обязательно придет на этот холм, исползает его на коленях, пальцами ощупает каждую ямку и найдет. И осыплет ее цветами — единственную свою женщину. И потом поселится где-нибудь поближе, чтобы чаще бывать возле нее…

Прямо впереди лежит третья дорога, самая главная. Она тянется в город Брест, в старую русскую крепость, потом бежит дальше, к Варшаве, и еще дальше — в Берлин. Долго пришлось Бесстужеву мыкаться и страдать на российской земле, прежде чем вышел он на этот, хоть и не короткий, но прямой путь. Вышел не мальчишкой-лейтенантом со взводом бойцов, у которых винтовки без патронов, а опытным подполковником с сильным отрядом на колесах, с танками, с пушками, с надежным тылом!

Он лежал и думал, закрыв глаза. А подчиненным казалось, что их беспокойный командир умаялся и теперь отдыхает, разморенный влажной духотой сырого летнего дня.

Бесстужев сразу вскочил, едва услышал близкое гудение мотора и треск сучьев. Вездеход командира корпуса мчался по лесу, лавируя меж высоких островерхих обрубков — пней. Генерал Порошин спрыгнул с подножки. Танковый комбинезон на нем расстегнут, лицо покрыто бисером пота. Остановился возле Бесстужева.

— Не заскучал тут?

Быстро развернул на плащ-палатке карту, показал пальцем:

— Вот полоса нашего корпуса. Здесь разграничительная линия. Туда не ходи. Ты — в центре. Ты, как иголка, потянешь за собой всю нитку, весь корпус. Помнишь, как шли от Воронежа, как рвались к Днепру? Вот так. На фланги не оглядывайся, теперь не мы, а немцы флангами мучаются. Ну, учить не буду, но два совета дам. Не позволяй немцам мосты взрывать. Ты ведь знаешь, какая тут местность!

— Знаю. До Щары надо пять речек форсировать, — усмехнулся Бесстужев. — Не считая ручьев, заболоченных пойм и просто болот.

— Мосты береги. Иначе застрянем. И второе — связь со мной держи непрестанно. Чтобы я в любую минуту знал, где ты, какая помощь нужна. Ну, ни пуха ни пера!

Юрий моргнул растерянно, задвигал бровями. Надо ответить, но как? Не пошлешь же во всеуслышанье генерала к черту! А тот стоял, глядел, прищурившись, веселыми глазами. Спросил насмешливо:

— Ты что же, подполковник, обычаев народных не знаешь? Еще раз: ни пуха ни пера вам!

— Идите к черту! — ответил Юрий и услышал смех генерала.

Порошин хохотал гулко и басовито. Повернулся, не сказав больше ни слова, и зашагал к машине, переступая через сбитые сучья и неубранные немецкие трупы.

Смеялись связные, толпившиеся неподалеку, улыбались офицеры, слышавшие ответ Бесстужева. Но самому Юрию было почему-то не очень приятно, он не привык шутить с генералами. Гораздо проще официальный разговор: «Разрешите выполнять?» — «Да». Коротко, понятно и никаких настроений. Так положено, и так было всегда. А теперь, когда война пошла веселей, даже у генералов появились не служебные, а просто человеческие эмоции. К этому тоже требовалось привыкнуть.

* * *

Отряд Бесстужева вошел в прорыв ночью и к середине дня продвинулся на тридцать километров. Головной дозор то и дело натыкался на отходящих гитлеровцев, сбивал их с дороги. А главные силы отряда останавливались и ожидали, растянувшись по извилистому шоссе. С обеих сторон лес, не съедешь, не развернешься для боя, чтобы помочь дозору.

Отряд действительно был похож на иглу, вонзившуюся во вражеский организм и ощутимо тревожившую его. Противник еще сохранил управление войсками, ещё уцелели линии связи: чувствовалось, что фашисты пытаются отвести войска организованно и, конечно, прежде всего будут контратаковать, задерживать те советские подразделения, которые вырвались вперед.

Юрий отыскал на карте район, где немцам удобно создать оборону. Вот он — ручей с болотистой поймой, а за ним деревня на возвышенности. Справа и слева леса и топи, деревушку не объедешь и не обойдешь. Значит, надо остановиться, подтянуть артиллерию, подвезти боеприпасы, организовать штурм. А немцам только это и нужно: затормозить, выиграть время.

Когда головной дозор донес, что встретил сильное сопротивление именно возле этой деревни, Бесстужев даже не очень огорчился, он испытал некоторое удовлетворение: предугадал ход противника. Больше того, у Юрия в общих чертах уже готов был план действий. Он немедленно отправил назад взвод мотоциклистов, приказав им ехать до развилки, а потом сделать крюк километров в семьдесят и по проселкам выйти на рассвете к деревне с тыла. Затем сообщил по радио обстановку в штаб корпуса, попросил выслать к нему дивизион «катюш» и, по возможности, артиллерию.