Неизвестные солдаты - [304]

Простыл сынишка-то их, заболел. Сначала особого внимания не обратили. А Вите становилось все хуже. Так ему стало скверно, что с постели не мог подниматься. Сейчас Витя учится в лесной школе. Начал ходить без костылей.

Татьяна Романовна, и прежде не очень стремившаяся на люди, стала совсем домоседкой. И Николай Федорович казнил себя: недоглядел, мало внимания уделял сыну.

За стол сели втроем, но Татьяна Романовна то и дело уходила на кухню. Дочка Лена еще не вернулась из школы. Ели лапшу с грибами, домашнее блюдо Ватутиных. В те редкие дни, когда муж обедал дома, Татьяна Романовна обязательно готовила лапшу: по-своему, по-воронежски, очень вкусно. А Прохору Севастьяновичу после казенного харча лапша вообще показалась чудом. И чай тоже был хорош: не только крепкий, но и душистый.

Николай Федорович, не ахти какой любитель говорить сам, подробно расспрашивал Порошина о боях под Малоярославцем, на Варшавском шоссе. Сложная была там обстановка. В середине зимы через шоссе прорвались и вышли на подступы к Вязьме 33-я армия генерала Ефремова и группа войск генерала Белова. Они освободили территорию размером примерно с Бельгию. Но немцы замкнули за их спиной фронт, создали полосу всего-то километров десяти шириной, протянувшуюся вдоль Варшавского шоссе. Однако пробить эту полосу, соединиться с ушедшими вперед войсками наша ослабевшая пехота не смогла. Дивизии Ефремова погибали там. Белов держался прочно, расширяя освобожденный район.

Прохор Севастьянович объяснял, будто оправдывался:

— У немцев шоссе вроде бы траншея в снегу. Расчищали все время. Справа и слева образовались ледяные валы. В них — огневые точки. Не подступишься.

— Перехватить бы эту ниточку в двух-трех местах, поставить надежные противотанковые заслоны, и рухнула бы вся немецкая оборона от Зайцевой горы до Юхнова, от Вязьмы до Ржева. Действительно, ниточка, коридор. А дальше — Белов, дальше наша территория до самого Днепра, почти до Смоленска. Нет, не дожали мы там, не дожали, — качнул головой Ватутин.

— Нечем было дожимать, Николай Федорович. Ни танков, ни боеприпасов.

— Все следовало туда бросить. Из тыла подтянуть, с Волги. Три-четыре дивизии там требовались, и рухнул бы у фашистов фронт в самом центре. Такие благоприятные условия…

— Немцы в Орле. Могли бы ударить с юга.

— Не до ударов им, силенки не те! — возразил Ватутин. — Пока у нас инициатива, пока враг не закрепился, надо было идти и идти. Сам его величество случай всегда на стороне наступающих. Помните, как Гудериан действовал во Франции? Вперед до последней капли бензина — все чего он требовал от своих войск. А на нашем фронте — наступать до последнего танка! Я вот пытаюсь обмозговать ход войны за полгода, и любопытная вырисовывается картина. Что такое танковая армия Гудериана в масштабе гитлеровского вермахта? Одно из многих объединений. А ведь оно решающую роль сыграло в летне-осенней кампании. Причем на главном направлении. От границы до Минска Гудериан шел первым. От Минска до Ельни — опять он. Затем бросок на Киев, замкнул там кольцо окружения. Оттуда снова рывок на Орел, на Тулу. Воистину до последнего танка. С полной отдачей, без компромиссов, без осторожничанья…

Слушая Ватутина, увлекшегося своими рассуждениями, Порошин вспомнил: некоторые товарищи в Генеральном штабе с оттенком иронии называли Николая Федоровича генералом-романтиком. Определенный смысл в этом был. Обидно только слышать такие слова от тех, кто дальше своего носа видеть ничего не мог. Они просто не понимали Ватутина. Или завидовали ему… Послушали бы они сейчас, как он немецкого полководца в пример ставит… Впрочем, нет, не в пример: рациональное зерно в его действиях ищет.

Воспользовавшись паузой, Порошин сказал:

— Но это ведь огульное наступление, Николай Федорович. Типичный образчик огульного наступления, давно уже осужденного товарищем Сталиным.

Ватутин вскинул на собеседника светлые, возбужденно блестевшие глаза. Усмехнулся понимающе. Блеск померк. Голос зазвучал тише:

— Гудериан привел немецкие войска к Москве. Прежде всего он, а уж потом остальные. И это нисколько не противоречит словам товарища Сталина об огульном наступлении, которое обязательно оканчивается неудачей. И правильно: не взял немец Москву. Отброшен немец. Но оплошности Гудериана я в этом не вижу. Он сделал свое, он наступал. А о том, чтобы закрепить успехи, наладить снабжение войск, подготовить резервы — об этом должно было заботиться командование группы армий. Или сам Гитлер. Иначе фронтовому генералу с такими заботами не останется времени для ведения боевых действий.

— Но Гитлер-то снял его…

— А кого же было фюреру снимать за неудачи? Не самого же себя?! — засмеялся Ватутин.

Самый подходящий момент был спросить о главном.

— Николай Федорович, это прошлое. А впереди что?

— Не знаю, — ответил Ватутин. По его тону Порошин понял, что Николай Федорович действительно находится в неведенье и что признаваться в этом ему неприятно. — У меня сейчас другая работа.

— А ваше личное мнение?

— Какое у меня мнение? — пожал плечами Николай Федорович. — Наступательный порыв исчерпан. Инициатива утрачена. Остановились, значит, надо стоять. Зарыться в землю, возвести три, четыре, пять оборонительных линий, как время и средства позволят. И стоять. Перемалывать резервы противника, когда он начнет летние операции.