Неизвестные солдаты - [283]

Два месяца фашистские дивизии сражались на подступах к Москве. Дважды предпринимали они «генеральное наступление» на столицу, оба раза понесли большие потери и были остановлены. Но немцы упрямо верили, что захват Москвы — дело нескольких недель или даже нескольких дней. Они бросили в бой все резервы, гнали свои войска в новые и в новые атаки. Гитлеровские генералы считали, что Красная Армия тоже ввела в сражение все силы и что эти силы напряжены до крайности. Казалось, еще удар — и цель будет достигнута!

Командующий группой армий «Центр» фельдмаршал фон Бок в приказе от 2 декабря 1941 года так оценивал сложившуюся обстановку: «Противник пытается облегчить свое положение, перебрасывая целые дивизии или части дивизий с наименее угрожаемых на наиболее угрожаемые участки фронта. Прибытие нового пополнения было замечено только на одном участке и в небольшом количестве… Оборона противника находится на грани своего кризиса».

А между тем советское Верховное Главнокомандование сосредоточивало на московском направлении крупные стратегические резервы. Несколько новых армий выдвинулось из глубокого тыла к столице. Соотношение сил менялось в пользу советских войск. Впервые с начала войны наша авиация захватила в районе Москвы господство в воздухе.

Наступление, о котором мечтали бойцы на фронте и труженики в тылу, началось 6 декабря. В этот день войска Западного, Юго-Западного и Калининского фронтов нанесли решительный удар по противнику.

В полосе танковой армии Гудериана обстановка усложнялась с каждым часом. Кавалерийский корпус генерала Белова, усиленный пехотой и танками, быстро продвигался от Каширы на юг и юго-запад, грозя отрезать пути отхода немецким войскам, все еще осаждавшим Тулу. Требовалось предпринять решительные и срочные меры. Гейнц вынужден был впервые подписать приказ об отходе.

За неделю стрелковая бригада Порошина прошла вперед на восемьдесят километров. Сам полковник все время находился в головных подразделениях. Агитмашину Игоря Булгакова приспособили под командный пункт, установили в ней две рации, стол, принесли пишущую машинку, охапку карт.

Автобус передвигался от деревни к деревне. Дорога везде была плохая, обмотанные цепями колеса буксовали. Командиры и красноармейцы связисты толкали машину руками. Останавливались где-нибудь на окраине населенного пункта. А один раз даже заехали в ригу. Связисты тянули с разных, сторон провода. Шофер Гиви разжигал в кузове железную печурку и сам грелся возле нее больше всех; холодной казалась южанину зима.

Полковник Порошин садился к столу, снимал телефонную трубку. Разговаривал по очереди со всеми командирами батальонов, задавал однообразные вопросы: какие потери, сколько взято пленных, что сообщает разведка, как с боеприпасами? Ставил задачу на следующий день: лыжному батальону двумя ротами занять такую-то деревню, ротой автоматчиков выйти в двенадцать ноль-ноль к такой то роще. Второму батальону преследовать отходящего противника, не давая закрепиться на таких-то высотах. Батарее противотанковых пушек следовать в боевых порядках пехоты.

Подобный разговор длился часа два, а то и больше. Иногда Порошин повышал голос, приказывал требовательно и резко, но чаще просто беседовал спокойно и даже с шуткой. То, о чем говорил полковник, штабные командиры тут же оформляли письменно, готовя боевой приказ, уточняли по карте названия населенных пунктов, определяли разграничительную линию с соседями.

Потом Порошин вызывал к телефону начальника штаба, находившегося во втором эшелоне вместе с тылами и политотдельцами. Интересовался количеством боеприпасов, продуктов, эвакуацией раненых, давал указания, куда и что подвезти, в какой батальон прислать пополнение.

Около полуночи все, кроме дежурного, ложились спать на несколько часов. Дежурный подкладывал дрова в печку, отвечал на телефонные звонки. Ночью, как правило, на передовой было тихо. На улице трещал мороз. Громко скрипел снег под валенками часового.

Задолго до рассвета срывался где-нибудь один выстрел, за ним другой, третий, все чаще и чаще начинали бить пулеметы. Полковник Порошин снова вызывал по телефону комбатов, расспрашивал, требовал. А потом брал лыжи и в сопровождении автоматчиков уходил в тот батальон, где было особенно трудно.

Почти каждый разговор с командирами Порошин заканчивал одним и тем же наставлением: «Не штурмуй, не атакуй в лоб, немец только и ждет этого… Думай, обходи, окружай, бей с флангов и с тыла». Игорь даже решился как-то под хорошее настроение сказать:

— Товарищ полковник, эту вашу заповедь каждый красноармеец в бригаде наизусть знает.

— А я повторял и повторять буду, — у полковника двинулась тяжелая челюсть. — Наше преимущество сейчас — скорость, маневр. Противник привязан к деревне, к дороге. А у нас и поле, и лес, все наше, везде пройдем, все доступно. Ты видел, что Бесстужев делает? Он ни одного населенного пункта в лоб не брал. Проскочит по полям, нажмет с фланга — немцы бегут… У него и потерь меньше, чем у других.

— Так это же всем известно! — возразил Игорь.

— Известно, говоришь? — У Порошина медленно багровели щеки, а лоб, наоборот, становился белым: первый признак нахлынувшего на полковника гнева. — Ты знаешь, что я двух ротных от должности отстранил? За это самое отстранил. Известно, а вот не делали, подлецы! — выругался он. — Косность, привычка к догмам, нежелание думать — вот бич. Подойдут, развернутся возле деревни и атакуют по всем стандартам, А стандарт немцам хорошо знаком. Люди гибнут. Боец на снегу — мишень: бей — не хочу!.. Каждый раз по-новому нужно задачу решать. А если в голове одна извилина, да и та прямая, — в подносчики патронов такого. Пусть горбом поработает…