Неизвестная земля - [26]

— А это? — снова пишет Диббль на бумаге:

2 + 2 = 3,975

— Это пример синтеза ядер и дефекта массы. И тоже из курса средней школы.

— Я могу написать и такую формулу, прочесть которую не поможет вам даже кандидатская степень, — заметно сердится Диббль, — У меня ведь honoris causa…

— Простите, пожалуйста, господин доктор, — теперь уже серьезным тоном извиняется Корнелий, — но не продолжайте вашего экзамена. Скажите лучше прямо, что я должен знать для выполнения вашего задания?

— Мне нужно знать, сумеете ли вы разобраться в некоторых бумагах, которые могут попасть вам на глаза. Понять, что в них такое. Хотелось поэтому, чтобы вы могли распознавать некоторые физические константы…

— Все ясно, мистер Диббль. Чтобы у вас отпали всякие сомнения на этот счет, я напишу вам сейчас одну формулу, которая лучше всяких слов должна свидетельствовать о моей эрудиции.

И он небрежно пишет знаки какой-то формулы.

— О! — восхищенно восклицает Диббль. — Это же знаменитое гравитационное уравнение Эйнштейна!

— Да, мистер Диббль, — скромно подтверждает Корнелий. — Вот тут у меня тензор Риччи, построенный из кристоффелей и их производных. А вот это тензор плотности энергии — импульса — натяжения.

— Так какого же вы черта с такими знаниями занимаетесь мелким жульничеством? — поражается Диббль. — Торгуете иконками? Нет, в Советском Союзе, видно, просто некуда девать ученых парней, если они вынуждены с такими знаниями промышлять мелким бизнесом. Но мы это учтем и при расчете с вами повысим вашу ставку. Слушайте теперь внимательно, что нам хотелось бы узнать у профессора физики Леонида Александровича Кречетова.

…А потом, спустя полчаса, когда Телушкин с Лаврентьевым возвращаются от Каина, Лаврентьев с восхищением говорит своему шефу:

— И откуда у тебя такие познания, Корнелий? Даже этого американского доктора потряс. И чего тебе действительно с такими знаниями якшаться с такими подонками, как Вадим Маврин и Васька Колокольчиков? Неужели ты и в самом деле все это знаешь?

— Эх, Миша, Миша!.. — вздыхает Корнелий. — Кабы я на самом деле все это знал, я бы не только с этими подонками, но и с тобой не стал бы иметь дело. Прости ты меня за такую откровенность!..

— Но ведь формула была действительно эйнштейновская?

— Да эйнштейновская, но я понятия не имею, из чего она выводится. Прочел ее в какой-то книге и заучил. Память у меня, сам знаешь, какая. А такие термины ее, как тензор плотности энергии — импульса — натяжения или тензор Риччи, построенный из кристоффелей, очень мне понравились. Они производят внушительное впечатление на собеседников.

Корнелий Телушкин был авантюристом, а не карьеристом, и в этом была если не принципиальная, то довольно существенная разница, хотя обе эти категории носят знак отрицательного потенциала общественной энергии, как квалифицировал бы это сам Корнелий. И он не скрывал от своих друзей своего незнания чего-либо или неполного знания, как сделал бы это карьерист. Напротив, он гордился своей победой, достигнутой приемами, типичными для авантюриста. И цена ему в том мире дельцов и мошенников, в котором он подвизался, была высокой как раз за это умение «обвести», перехитрить лицо более значительное. А если бы он и на самом деле был таким образованным, каким старался казаться, то в глазах его сообщников никакой заслуги его в этом бы не было.

Поэтому-то он и не скрывает, а напротив, охотно рассказывает теперь Лаврентьеву, что и эту формулу и сложнейшие термины современной физики вычитывает он из разных научных книг, а потом ошарашивает ими образованных людей. Любит щегольнуть он и именами таких крупных западных ученых, как Дирак, Гейзенберг, Шредингер, Уилер и Хойль.

— Выходит, что обвел ты этого американского доктора наук еще поэффектнее, пожалуй, чем нашего образованного русского батюшку, — не перестает восхищаться Корнелием Лаврентьев. — Непонятно мне только, чем привлек американцев дядя нашей Вари? Что-то не очень я это уразумел из его разговора с тобой.

— Прямо он этого и не сказал. Но думается мне, что тут что-то связанное с тайной недр нашей планеты. Ты знаешь, наверно, что и мы и американцы бурим сверхглубокие скважины. Об этом сейчас много пишут и говорят. Но это вряд ли даст что-нибудь существенное. Похоже, однако, что есть и другой, более перспективный путь, нащупанный профессором Кречетовым. Во всяком случае, Диббль почти не сомневается в этом. Таким же путем идут, наверно, и американцы. Поэтому-то их и интересует, чего же достиг Кречетов. Проиграв соревнование в космосе, они хотят теперь опередить Советский Союз в разгадке тайн земного ядра.

Прощаясь с Лаврентьевым, Корнелий замечает:

— Вчера завершилась наша операция «Иисус Христос», а сегодня началась новая. Думается мне, что самое подходящее название для нее — «Нейтрино».

18

От завидного спокойствия и оптимизма профессора Кречетова теперь уже не остается никаких признаков. На людях, правда, он еще кое-как держится, но дома, наедине с самим собой, «растормаживается» окончательно. А это значит, что он уже не сдерживает тяжких вздохов, раздраженно комкает бумагу, швыряет ее на пол и ходит по комнате так быстро, что это становится похожим на попытку сбежать от самого себя. При этом он еще и приговаривает в свой адрес: