Неизвестная сказка Андерсена - [82]

– С того самого дня мальчик очень сильно изменился. Он научился видеть то, что не видят другие люди, понимать скрытое от понимания. И научился рассказывать об этом так, чтобы его не назвали сумасшедшим. Вот послушай, – Марфа склонилась над книгой. – «Тут Оле-Лукойе приподнял Яльмара, поднёс его к окну и сказал:

– Сейчас увидишь моего брата, другого Оле-Лукойе. Люди зовут его также Смертью. Видишь, он вовсе не такой страшный, каким рисуют его на картинках! Кафтан на нём вышит серебром, что твой гусарский мундир; за плечами развевается чёрный бархатный плащ! Гляди, как он скачет!»

Страшно. Или нет? Марфа уловила это отсутствие страха.

– Видишь, милая моя, ты совсем не испугалась, – сказала она, поворачиваясь к свету профилем, и темная кожа ее теперь казалась желтой, а глаза – черными, совсем как у Пашки. – А знаешь почему? Потому, что ты дитя, которому случилось увидеть иное. Но слушай дальше. «И Яльмар увидел, как мчался во весь опор другой Оле-Лукойе и сажал к себе на лошадь и старых и малых. Одних он сажал перед собою, других позади; но сначала всегда спрашивал:

– Какие у тебя отметки за поведение?

– Хорошие! – отвечали все.

– Покажи-ка! – говорил он.

Приходилось показать; и вот тех, у кого были отличные или хорошие отметки, он сажал впереди себя и рассказывал им чудную сказку, а тех, у кого были посредственные или плохие, – позади себя, и эти должны были слушать страшную сказку. Они тряслись от страха, плакали и хотели спрыгнуть с лошади, да не могли – они сразу крепко пристали к седлу».

Бояться сказки? Глупость какая, но… есть в этих словах что-то, Глаше пока не понятное. А Марфа продолжает читать, склонившись над книгой.

«– Но ведь Смерть – чудеснейший Оле-Лукойе! – сказал Яльмар. – И я ничуть не боюсь его!

– Да и нечего бояться! – сказал Оле. – Смотри только, чтобы у тебя всегда были хорошие отметки!»

А ведь Пашка тоже про отметки говорил! Ну конечно, он должен был бы знать про Оле-Лукойе, ведь и у него есть такая книга, как у Марфы!

– В сказках много всего, там есть о смерти и воздаянии, о Боге и Дьяволе. Но главное, что там, в сказках, скрыт путь в неизведанное. Сумасшествие и страхи, надежда на лучший мир, более того, знание о лучшем мире. И еще – точка отсчета. Ты не понимаешь? И я не понимаю. А Левушка когда-то понял, что эта точка отсчета – точка существования души, что если ее найти, то можно изменить душу. Он не хотел дурного, напротив, он желал сделать так, чтобы исчезли страхи и злоба, чтобы люди стали добрее. Стали талантливее. Ты ведь обрела свой талант, верно? Механический соловей… Федька когда-то бредил соловьем, он и вправду механик, инженер талантливый, и Левушка его в группу принял, чтобы посмотреть, можно ли этот талант еще больше развить.

А Марфу зачем взял? В чем ее талант? И Глаша, указав на Марфу, нарисовала в воздухе знак вопроса. К счастью, ее поняли.

– Я? Да, я тоже была в группе. Мне тогда было столько же, сколько и тебе. Всего десять детей, сироты в основном, Левушка надеялся дать им шанс в этой жизни… Левушка никому не желал зла. Левушка искал путь для всех людей. Сначала гипноз, потом опиум в малых дозах, потом другие способы, потом… потом мне случилось очень сильно испугаться. Крыса на меня прыгнула, а я сознание потеряла, когда же очнулась, поняла, что… в общем, я изменилась. Основной рычаг – страх, сильный, чтобы до потери сознания и почти смерти. С возвращением сложнее, вернуться выходит не у всех, точнее, редко кто хочет возвращаться туда, где страшно. Ведь по ту сторону – мирно.

– И розы цветут, – написала Глаша.

– Розы, – Марфа провела рукой по волосам, успокаивая. – Розы – еще один из символов. Есть светлые, есть темные, как шахматные фигуры. Розы и крысы. Соловьи и жабы. Холод, снег и живая любовь… прости, ты пока не понимаешь, а у меня плохо выходит объяснять. Дело в том, что, оказавшись по ту сторону сказки, мы словно умираем, но не до конца, а возвращаясь, оживаем, но тоже не до конца.

Зря Марфа думает, будто Глаше непонятно. Все очень даже понятно: это как отражение в зеркале, которое существует и в зеркале, и в предмете, напротив поставленном.

– Куда попадает Дюймовочка? В разрушенный мир, заброшенный Эдем, из которого ушли люди, но остались иные существа, уж не души ли? И не те ли души, которые привозит за собой Оле-Лукойе? А Кай и Герда? Ледяной плен и освобождение? И путь, который лишь испытание? Ищущий обрящет. Нет, милая, я не тебе это говорю, я себя убедить пытаюсь, прости, если пугаю.

Не пугает, скорее уж страшно то, что Глаша понимает – правда. Та, Пашкина страна, существует на самом деле, она лежит за гранью, и стоит пройти чуть дальше, за розовые кусты, по широкой дорожке, и Глаша придет…

– Обретая талант, я обрела знание, которого совсем не желала. Другие, которые пошли моим путем, умерли, и Левушка до сих пор винит себя за это. Левушка больше не верит в сказки и не верит мне.

Глаша показала, что она тоже может рассказать, если, конечно, Марфа хочет, что двоим Левушка точно поверит.

– Нет, милая, спасибо, но не стоит. Нам уже недолго осталось, наши имена записаны в книгу сказок, а значит, скоро уже придут… жаль, нельзя узнать, кто именно. Ты еще не поняла, эта книга, эти сказки, они почти все об одном – о смерти. Смотри.