Неизвестная рукопись Доктора Уотсона - [10]

— Лучше пореже.

— Очень любезно… Ладно, постараюсь беспокоить вас поменьше.

— Чем меньше, тем лучше. А теперь не пора ли вам отчаливать, Грант? Я серьезно.

— Вся беда, дружище, в том, что вы мрачная личность. Сплошная скука. — Эймс обернулся в дверях. — Кстати, закажите еще виски. Ваши запасы кончились.

Оставшись один, Эллери постоял в нерешительности, потом положил тетрадь на диван и направился к письменному столу. Он посмотрел на машинку, она на него. Покрутился на вращающемся кресле. Подвинул кресло ближе к столу. Снова потянул себя за нос.

Тетрадь спокойно лежала на диване.

Эллери вставил чистый лист в пишущую машинку. Поднял кисти рук, размял пальцы, задумался и кончил тем, что быстро напечатал шуточную сентенцию:

«Господь, — сказал Никки, — любит охотно лающего»[2].

— Ладно, — проговорил Эллери, — еще одну только главу.

Он вскочил, подбежал к дивану, схватил рукопись, открыл ее на главе 3 и погрузился в чтение.

Глава 3 УАЙТЧЭПЕЛ

— Между прочим, Холмс, куда подевался Уиггинс?

Я задал этот вопрос на следующее утро в квартире на Бейкер-стрит. Накануне вечером, по возвращении из замка Шайрс, мы поужинали в буфете на вокзале, после чего Холмс сказал:

— Сегодня вечером в Альберт-холле концерт молодого американского пианиста Бентона. Я всячески рекомендую его, Уотсон.

— Не знал, что в Штатах есть выдающиеся пианисты.

Холмс рассмеялся.

— Полно, дружище, перестаньте нападать на американцев. Прошло уже больше столетия, и они неплохо справляются там у себя.

— Вы хотите, чтобы я вас сопровождал? С радостью.

— Я предлагаю вам пойти на концерт. Мне надо кое-что расследовать, что лучше сделать вечером.

— В таком случае я предпочитаю кресло у камина и одну из ваших увлекательных книг.

— Рекомендую книгу, которую я недавно приобрел: «Хижина дяди Тома». Автор — американская леди по фамилии Стоу. Печальная история, написанная, чтобы побудить нацию исправить великую несправедливость. Насколько мне известно, именно она была одной из причин войны между штатами. Ну, мне пора. Может быть, позднее я присоединюсь к вам, и выпьем по рюмочке перед сном.

Холмс, однако, вернулся очень поздно, когда я уже спал. Он не стал будить меня, так что мы встретились уже за завтраком. Я надеялся, что он расскажет, чем был занят весь вечер, но он молчал и вообще, видимо, не спешил действовать. Он сидел за чаем в мышиного цвета халате и, лениво развалясь, пускал клубы дыма из своей любимой глиняной трубки.

Внезапно послышался топот на лестнице, и в комнату ворвался десяток самых грязных и оборванных уличных мальчишек Лондона. Это была неповторимая холмсовская банда бродяжек, которых он называл то «отделением сыскной полиции на Бейкер-стрит», то «нестроевым отрядом», то «нерегулярной частью с Бейкер-стрит».

— Смир-р-но! — скомандовал Холмс, и мальчишки, толкая друг друга, встали в неровный ряд и задрали свои чумазые рожицы, очевидно, считая, что демонстрируют военную выправку.

— Ну как, нашли?

— Да, сэр, нашли, — ответил один из них.

— Я нашел, сэр! — перебил его другой, осклабясь щербатым ртом, в котором не хватало трех зубов.

— Очень хорошо, — строго сказал Холмс, — но мы действуем как единое целое. Никакой личной славы. Один за всех и все за одного.

— Так точно, сэр, — ответил хор голосов.

— Доложите.

— Это в Уайтчэпеле.

— Вот как…

— На Грейт Хиптон-стрит, возле перехода. Улица там узкая, сэр.

— Очень хорошо, — повторил Холмс. — Вот ваша плата. Теперь ступайте.

Он дал каждому по новенькому шиллингу. Довольные, мальчишки с грохотом помчались вниз по лестнице.

Холмс выколотил из трубки остаток недокуренного табака.

— Что стало с Уиггинсом?

— У него жизнь сложилась прекрасно. Вступил в войска ее величества. На последнем письме, которое я получил от него, стоял африканский штемпель.

— Толковый был паренек, насколько я помню.

— Они все такие. Число этих плутов в Лондоне не уменьшается. Но мне надо навести справки. Пошли.

Не надо было обладать особым талантом, чтобы угадать, куда мы направлялись, и я не удивился, когда мы остановились перед витриной ломбарда на Грейт Хиптон, в Уайтчэпеле. Улица действительно была узкой, с высокими зданиями на противоположной стороне. Когда мы подошли, солнце только начинало высвечивать полоску на стекле витрины, на котором было начертано: «Джозеф Бек — ссуды».

Холмс указал на предметы, выставленные в витрине.

— Футляр стоял вон там, Уотсон. Видите, куда падают лучи солнца?

Я мог только кивнуть. Как я ни привык к безошибочной точности суждений Холмса, каждое новое доказательство этого изумляло меня.

В ломбарде нас встретил дородный мужчина средних лет. Его лицо украшали сильно нафабренные усы с острыми прямыми кончиками на военный лад. Джозеф Бек был типичным немецким коммерсантом, хотя пытался произвести впечатление прусского вояки.

— Чем могу служить, господа? — спросил он с сильным акцентом.

Я полагаю, что мы стояли на общественной лестнице намного выше его обычных клиентов, и он, возможно, рассчитывал заполучить дорогую вещь. Он даже щелкнул каблуками и вытянулся.

— Недавно мне подарили, — сказал Холмс, — набор хирургических инструментов, купленный у вас в ломбарде.