Неизлечимые романтики. Истории людей, которые любили слишком сильно - [9]

Шрифт
Интервал


На момент, когда терапевт направил ко мне Меган, семья Верма уже полгода жила в Дубае. Меган больше не посещала психиатра, и терапевт полагал, что её состояние значительно улучшилось. В то же время он полагал, что Меган будет полезно поговорить о пережитом опыте с психотерапевтом. Как всякая получившая травму жертва, она смогла бы лучше справиться с произошедшим, если бы смогла осмыслить этот опыт. Но чем дольше я беседовал с Меган, тем больше подозревал, что её состояние никак не улучшилось – просто она стала более умело скрывать свою боль.

– Вы ведь всё ещё тоскуете по Даману, верно?

– Да. Очень тоскую. – Меган внимательно рассматривала свои руки. Она говорила, не глядя на меня, голова её была опущена. – Я часто думаю о том, как у него дела и что он делает. Там, в Дубае… Я вижу, как он просыпается, вылезает из кровати, чистит зубы и отправляется на работу. – Примечательно, что она не видит его в кругу семьи. – Представляю, как он ведёт машину, слушает радио, как вокруг светит солнце. Вижу, как он входит в рабочий кабинет и готовится принять пациента. Я будто бы смотрю фильм или телепередачу: вижу, как он моет руки, как надевает операционный халат. – Она слегка постучала пальцем. – Когда наступает вечер, я стараюсь остаться одна, потому что знаю: в это время в Дубае он уже ложится спать. Он будет лежать в темноте, и ничто не будет его отвлекать. И тогда я ощущаю, будто могу дотянуться до него, и он обязательно почувствует, что я думаю о нём, – и тогда начнёт думать обо мне, и мы оба будем думать друг о друге, и как будто… – Меган подняла голову, и я увидел на её лице блаженство, как будто она впала в духовный экстаз. Её глаза сияли, а щёки пылали. Она глубоко вздохнула и продолжила: – Как будто мы с ним – единое целое.

Вне сомнений, всепоглощающие фантазии Меган вызвали экстатическое состояние, похожее на то, что описывается религиозными мистиками. Единение человеческой души с Богом приводит в восторг и пьянит настолько сильно, что в священных книгах и религиозной поэзии часто используется эротическая аллегория, чтобы передать глубину божественного причастия. Оргазм – единственное, что может сравниться с ним в плане переживаемого опыта.

Ромен Роллан в переписке с Фрейдом употребил выражение «океаническое чувство» для обозначения истинного источника религиозных чувств. Однако Фрейд не обнаружил этого чувства у себя и рассматривал данное явление как обычную психологическую регрессию «к ранней фазе чувства Эго». Он верил, что любое ощущение симбиоза проистекает из воспоминаний, заложенных во младенческом возрасте, когда граница, разделяющая человеческое «я» и весь остальной мир, не сформирована до конца и остаётся уязвимой. Испытывающие экстаз любовники и религиозные мистики в некотором смысле возвращаются в материнскую утробу и во времена грудного вскармливания. Возможно, мы всегда жаждем вернуться к самым первым дням нашей жизни, полным благостной свободы от ужасов отделения от родителей. Часто говорят, что мы рождаемся одинокими и одинокими умираем (афоризм приписывается то индийскому философу Чанакье, жившему в IV веке до нашей эры, то актёру Орсону Уэллсу). Но это не совсем так. Мы не одиноки, когда рождаемся, и, наверно, помним об этом всегда.


Бред или наваждение – это очень стойкое убеждение, которое продолжает жить, даже когда в его пользу нет никаких свидетельств; впрочем, у каждого человека своё представление о том, что считать свидетельством. Меган полагалась на собственные чувства, и их ей было достаточно. Именно они укрепляли её убеждённость в своей правоте. Даман Верма любил её. Она знала, что любил, потому что именно так она чувствовала, чувствовала со всей силой, – а сильные чувства не возникают просто так. Но ближе к истине обратное утверждение: чувства переменчивы, обманчивы и противоречивы. Тому, что они сообщают нам об окружающем мире, людях или наших обстоятельствах, не всегда можно доверять.

Однажды у меня проходила терапию женщина, которая боялась ходить. С ногами и чувством равновесия у неё всё было в порядке, но она страшилась ставить одну ногу перед другой и начинать передвижение. Она думала, что ходить действительно опасно, потому что именно об этом говорили её чувства.

Очень обескураживает, когда работаешь с пациентом, но он не идёт на поправку. Я полагал, что если буду задавать Меган вопросы, касающиеся её стойкой убеждённости в любви Дамана Верма, то в конце концов зароню зерно сомнения. Но вера Меган оставалась непоколебимой. Моя нетерпеливость заставила меня отказаться от пути Сократа и перейти к более решительным действиям.

– Разве всё выглядит так, будто Даман любит вас?

– Думаю, он любит меня…

– Даже теперь…

– Да.

– Он ведь переехал в Дубай. Уехал прочь, за несколько тысяч километров отсюда…

Я дал словам повиснуть в наступившей тишине. А затем позволил тишине стать плотной и давящей. Слышала ли Меган звон в ушах? Участившееся биение сердца? Тишина – долгая тишина в беседе – может доставлять большие неудобства. В ней скрывается настойчивое требование. Меган посмотрела на меня, на её лице читались удивление и боль.


Рекомендуем почитать
Время ангелов

В романе "Время ангелов" (1962) не существует расстояний и границ. Горные хребты водуазского края становятся ледяными крыльями ангелов, поддерживающих скуфью-небо. Плеск волн сливается с мерным шумом их мощных крыльев. Ангелы, бросающиеся в озеро Леман, руки вперед, рот открыт от испуга, видны в лучах заката. Листья кружатся на деревенской улице не от дуновения ветра, а вокруг палочки в ангельских руках. Благоухает трава, растущая между огромными валунами. Траектории полета ос и стрекоз сопоставимы с эллипсами и кругами движения далеких планет.


Похвала сладострастию

Какова природа удовольствия? Стоит ли поддаваться страсти? Грешно ли наслаждаться пороком, и что есть добро, если все захватывающие и увлекательные вещи проходят по разряду зла? В исповеди «О моем падении» (1939) Марсель Жуандо размышлял о любви, которую общество считает предосудительной. Тогда он называл себя «грешником», но вскоре его взгляд на то, что приносит наслаждение, изменился. «Для меня зачастую нет разницы между людьми и деревьями. Нежнее, чем к фруктам, свисающим с ветвей, я отношусь лишь к тем, что раскачиваются над моим Желанием».


Брошенная лодка

«Песчаный берег за Торресалинасом с многочисленными лодками, вытащенными на сушу, служил местом сборища для всего хуторского люда. Растянувшиеся на животе ребятишки играли в карты под тенью судов. Старики покуривали глиняные трубки привезенные из Алжира, и разговаривали о рыбной ловле или о чудных путешествиях, предпринимавшихся в прежние времена в Гибралтар или на берег Африки прежде, чем дьяволу взбрело в голову изобрести то, что называется табачною таможнею…


Я уйду с рассветом

Отчаянное желание бывшего солдата из Уэльса Риза Гравенора найти сына, пропавшего в водовороте Второй мировой, приводит его во Францию. Париж лежит в руинах, кругом кровь, замешанная на страданиях тысяч людей. Вряд ли сын сумел выжить в этом аду… Но надежда вспыхивает с новой силой, когда помощь в поисках Ризу предлагает находчивая и храбрая Шарлотта. Захватывающая военная история о мужественных, сильных духом людях, готовых отдать жизнь во имя высоких идеалов и безграничной любви.


Три персонажа в поисках любви и бессмертия

Что между ними общего? На первый взгляд ничего. Средневековую принцессу куда-то зачем-то везут, она оказывается в совсем ином мире, в Италии эпохи Возрождения и там встречается с… В середине XVIII века умница-вдова умело и со вкусом ведет дела издательского дома во французском провинциальном городке. Все у нее идет по хорошо продуманному плану и вдруг… Поляк-филолог, родившийся в Лондоне в конце XIX века, смотрит из окон своей римской квартиры на Авентинский холм и о чем-то мечтает. Потом с  риском для жизни спускается с лестницы, выходит на улицу и тут… Три персонажа, три истории, три эпохи, разные страны; три стиля жизни, мыслей, чувств; три модуса повествования, свойственные этим странам и тем временам.


И бывшие с ним

Герои романа выросли в провинции. Сегодня они — москвичи, утвердившиеся в многослойной жизни столицы. Дружбу их питает не только память о речке детства, об аллеях старинного городского сада в те времена, когда носили они брюки-клеш и парусиновые туфли обновляли зубной пастой, когда нервно готовились к конкурсам в московские вузы. Те конкурсы давно позади, сейчас друзья проходят изо дня в день гораздо более трудный конкурс. Напряженная деловая жизнь Москвы с ее индустриальной организацией труда, с ее духовными ценностями постоянно испытывает профессиональную ответственность героев, их гражданственность, которая невозможна без развитой человечности.