Неизданный Федор Сологуб - [105]

Критики наши не помогают писателям, а душат их, давят, стараются втоптать в грязь.

Конечно, не надо обращать внимания на них, но это легко говорить, а сделать трудно. Так-то вот! Быть писателем — это дело серьезное!

Последние годы он много переводил. Он и прежде занимался переводами Рембо и Верлена[807], и достиг в них, по отзывам специалистов, величайшего мастерства, сумев передать самый голос поэтов[808]. Теперь он переводил прозу (Анри де Ренье), но перевел и много стихов (Тарас Шевченко)[809] и громадную по размерам поэму Мистраля (перевод с провансальского)[810].

Сын прачки, по существу — недоучка, — Сологуб был одним из культурнейших людей нашего времени!

На моих вечерах Сологуб выступал трижды. О двух выступлениях его у меня сохранились печатные отзывы. На вечере памяти К. М. Фофанова, когда я читал свою диссертационную работу об этом поэте, Сологуб произнес вступительное слово, в котором сказал:

— Фофанов не имеет примера не только в нашей, но и в мировой литературе. Никогда не было столь чистого дарования, такого продукта полного сгорания. Но в то время, когда мы помним других поэтов, чье сгорание было неполным, чье дарование давало иногда и чад, и копоть.

— Фофанов нами уже забыт!..

На вечере неоклассиков Сологуб сказал заключительное слово:

— Будет время, — сказал он, — когда придет настоящий разбойник в литературу. Он смело и открыто ограбит всех, и это будет великий русский поэт[811].

Таковы были высказывания Сологуба, всегда очень оригинальные.

Однажды он мне подарил редкую книгу «Библиографию сочинений Федора Сологуба», составленную им самим[812]. Он рассказал мне при этом, что сюда не вошел его учебник геометрии[813] (он был в свое время преподавателем математики и инспектором классов), и что целый ряд его пьес и рассказов, напечатанных под его именем, принадлежат не ему, а его покойной жене Анастасии Чеботаревской[814]. Он вскоре после ее смерти (в 1922 году) даже печатно заявил об этом[815]. Мне же объяснил простую причину этого: Сологубу платили значительно больше, чем его жене, и потому он часто подписывал ее произведения своим именем.

В развитие своей мысли о том, что великим поэтом будет тот. кто ограбит своих предшественников, Сологуб однажды пояснил мне, что его обвиняли во всех грехах, и никогда не упрекали в подражании. «А между тем, — сказал он, — я никогда не скрывал от критики, что я несамостоятелен, наоборот, я заявлял им открыто и честно: обратите внимание, я обокрал Бульвера»[816].

В 1924 году был торжественно отпразднован 40-летний юбилей Сологуба[817], и он стал получать персональную пенсию, а летом 1927 года он умер[818]. Умирал он долго и очень мучительно. Только здесь выяснилось, что этот «поэт смерти», всю свою жизнь ее прославлявший, совсем не любил ее и не ждал. Он яростно отмахивался при разговорах на эту тему: «Да мало ли что я писал! А я хочу жить!», — и до последней своей минуты он цеплялся за жизнь уже ослабевшими руками, шепча стихи как молитву:

Я прошу милосердного бога,

Как ни разу еще не просил:

Дай мне жизни еще хоть немного,

Чтоб я новые песни сложил![819]

Но сложить новые песни Сологубу уже не пришлось.

[1927–1945 г.

г. Куйбышев — Вытегра — г. Боровск]

Приложение Стихотворения В. В. Смиренского, посвященные Федору Сологубу

* * *

Ветер небо в озере полощет[820],

Звезды опускаются на дно.

С Богом жить спокойнее и проще,

А без Бога скучно и темно.

Может быть, и нет над нами Бога,

Но в душе моей он жил всегда,

И глядел то ласково, то строго

На мои беспутные года.

И в минуты беспощадной муки

Видел я и чувствовал не раз,

Как, в тоске заламывая руки,

Плакал Он, не поднимая глаз.

Оттого-то верю я и знаю,

Что за этим небом голубым

Есть врата невидимого рая,

Где, быть может, буду я святым.

XXIII. СПб.

ИЗ КНИГ ФЕДОРА СОЛОГУБА [821]

Слаще яда змеиные очи,

Слаще яда тяжелые сны,

Оттого, что постылые ночи

Мне заклятием стен суждены.

      На лазурные горы всходил я,

      Видел сумрак жемчужных светил,

      Не одну ли любовь полюбил я,

      Фимиамы не ей ли кадил?

Я прошел через книгу стремлений,

Превращений и темных чудес.

Над тоскою моих восхождений

Улыбался из тьмы мелкий бес.

      Но земные веселые дети

      И недобрая жизнь-госпожа

      Не хотели грустить о поэте,

      Не хотели навстречу бежать.

Пусть же плачут тревожней и звонче

Золотые любви корабли.

Я творимой легендою кончил

Чарования грешной земли.

20 апреля 1925

* * *

                  1

Как много утомленных душ[822]

На этом безмятежном свете!

Смешно, что у тебя есть муж

И даже маленькие дети.

Мучительным желаньем жить

Совсем на мать ты не похожа.

Вот только верить и любить

Ты стала пристальней и строже.

                  2

Страдальческим движеньем губ

Душа твоя меня пугает.

Таких вот Федор Сологуб

В стихах своих запоминает.

А если встретишься со мной, —

В глазах твоих такое пламя,

Как будто ты весь мир земной

Легчайшими берешь руками.

                  3

Какая боль в сплетеньи рук

И как мы жаждем этой боли!

Мой тихий, мой нежданный друг, —

Какая боль в сплетеньи рук —

Больней пленительных разлук

И слаще медленной неволи!

Безмерна боль сплетенья рук,

Но как мы жаждем этой боли.

1927

Письма Всеволода Рождественского о смерти Ф. Сологуба