Неизданные архивы статского советника - [42]

Сокровище нашло самое декольтированное из возможных платье, затянуло корсет так, что стало напоминать рожок с мороженым, и пусть вместо посыпки ожерелье с камнями, но ему было очень жарко. В ложе женщины сидели впереди, он за ее спиной, но после первого уроненного платка, когда при наклоне она буквально выпадала из наряда, понял, что представление обещает быть долгим. Четыре действия, три антракта. Сотни людей, из которых более половины — мужчины, и всем видно почти все. Намеков на то, что прохладно осенью, а зал плохо протоплен, она не понимала, а если и мерзла, то просто просила еще один фужер шампанского. А как щебечет со всеми и вся! Оказалось, что она представлена множеству людей, и все это множество поедает глазами ее… драгоценности. Даже молодой Монтебелло помахал из своей ложи. Шампанского прислал, знает ее слабости. Лучше бы она ему тогда козла оставила, причем привязывали бы к кровати двуногое. А эта женщина знай играет веером, кокетливо поглядывает на него. И понятно, что только на него, но все равно непросто. Во втором антракте терпение его лопнуло, и в темный ночной город полетела первая записка. В третий антракт — еще две. Тем временем распаленная алкоголем Ксения вспомнила, по какому поводу мы тут все собрались и начала негромко, но едко комментировать умственные способности и моральный уровень персонажей, а ведь только включилась в сюжет. Граф, всегда ценивший хорошие шутки и недолюбливающий театр, был в восторге, практически полностью разделяя мнение родственницы, и лишь графиня Ольга ворчала на всех троих. Тюхтяеву досталось за отсутствие контроля за невестой, Ксении — за цинизм и развратность, графу — за солдафонские шуточки. Родственники переглянулись, состроили такие гримасы, что самому Тюхтяеву захотелось застрелиться вперед Трепова.

* * *

Когда пришло время разъезда, графиня Ольга распрощалась с ними весьма холодно, зато граф облобызал Ксению, они еще раз прошлись по концовке пьесы, потрепал по плечу друга и посоветовал держаться, мол дальше будет веселее.

Экипаж приехал тот, который и заказывал, а Ксения не сразу поняла, что вечер перестал быть томным. Поначалу она косилась на спутника и продолжала шутить.

— Вам понравился спектакль? — она продолжала играть веером.

— Не могу сказать, что уделил ему достаточное внимание. — с намеком произнес статский советник. Его идея уже не казалась столь остроумной, как в театре, но надо же было хоть как-то ее встряхнуть.

— А какие прекрасные напитки подавали в буфете! — лучше бы там продавали наряды восточных женщин. Паранджа бы им не помешала нынче. В ней и пить несподручно, и помимо глаз ничего лишнего не рассмотришь.

— Ммм. — он обдумывал что делать, если эта встряска не сработает.

Ксения уже бросила несколько быстрых взглядов на окружающий пейзаж, еще на мосту заволновалась, но держится молодцом, даже не поправляет маршрут извозчика.

Когда лошадь остановилась, обошел экипаж, подал руку, которую она царственно приняла и с высоко задранным подбородком пошла вслед за ним.

Дачу успели протопить и, осветить, но только в холле. Туда же доставили и еду — корзинку с вином и фруктами. Ксения вела себя так, словно с ней подобное происходит каждый первый и третий четверг месяца, а по четным числам — так еще и с разбойниками, кораблекрушениями и тайфуном, что само по себе сбивало с настроения.

— Ксения Александровна, — он аккуратно расстегивал ее шубку. — я, как Вы успели заметить, уже не столь молод, чтобы терпеть подобные выходки.

— А мне кажется, Вы вполне молоды, раз способны на такие романтические жесты. — даже в ладоши захлопала. Неужели этого и хотела? И он сам попал в ее ловушку, так еще и обустроил ее по максимуму.

Смотрит на нее с укоризной, а она словно не замечает и продолжает умиляться сюрпризу. Так ведь и поверит, что он сразу все задумал.

— Вы не ужинали сегодня. И вряд ли обедали, раз ко мне не успели заехать. — вдруг произносит она, ныряет в корзинку, достает виноградную гроздь и медленно, по ягодке начинает кормить его.

Воспитательский запал уже давно стих, и не остается ничего назидательного в этой поездке, но она наслаждается, и это само по себе хорошо.

— Я хотел привести Вас сюда на наш медовый месяц. — Он осмотрелся. По углам теснились тени, единственный подсвечник освещал бутылки, хорошо хоть диванчик нашелся рядом. — Здесь очень красиво. Днем.

Она оставляет в покое еду, зарывается лицом в его ладони.

— Спасибо. Мне очень нравится. — касается запястий губами. — Покажете мне дом?

Он эту дачу присмотрел случайно, ее крайне редко используют для нужд министерства, зато она совершенно безопасна. Правда вот заблудится в переходах не составляет труда. В конце концов через потайную дверь одной из полупустых комнат они случайно находят спальню.

— Ой. — от взмаха руки свечи гаснут, но удовлетворение в голосе намекает на полное отсутствие раскаяния.

Она спиной прижимается к его груди, только слегка поводит головой, касаясь щекой бороды, и вот уже серьезный и уравновешенный статский советник срывает свою и ее одежду, на этот раз корсет предусмотрительно расстегивается от легкого дыхания, роняет ее на кровать. Вытянувшись в струну, с заброшенными за голову руками, она словно скрипка, на которой хочется сыграть самую невероятную пьесу. Тюхтяев наконец добрался до того, за чем напряженно наблюдал весь вечер и теперь жадно целовал это горячее тело. Она на этот раз ведет себя куда раскованнее, все же корсет тогда многому помешал. Гибкая, с тонкой кожей, под которой лихорадочно пульсирует кровь. Пылкая, нежная, страстная. Вот он и раскрыл тайну, мучавшую с мая, и понял, что отныне не сможет спокойно наблюдать за ее конными прогулками.