Неизданные архивы статского советника - [22]

— Ладно, живы будем, не помрем, как мой денщик говаривал. — хлопнул по коленям граф. — Что, Ксения Александровна в сестры милосердия записалась? — он кивнул на бинты в углу комнаты.

— Поверите ли, оказалось, она впрямь разбирается в лечении. Вот на мне экспериментальное лекарство испытала, и я все еще жив. Предлагает его в промышленных масштабах делать и в армию продавать. — наябедничал Михаил Борисович.

— Да, лавочницу из нее не выбьешь. — огорчился граф.

— Не скажите, Николай Владимирович. Бок она мне сама сшила, и получше многих докторов с дипломами.

— Вот и женись тогда. Все равно считай обесчестил ее своими ночевками. — и непонятно, шутит или нет.

— Я ни словом, ни жестом… — про мысли не будем.

— Да знаю я, знаю. Хотя, может и стоило бы. — махнул рукой граф. — Выздоравливай. Тут пока спокойнее пожить.

* * *

Вечером Ксения зашла буквально на пару минут, сменила повязку, еще раз пролила все зеленой жидкостью, и ушла, погруженная в себя. Что же ей Его Сиятельство высказал? Неужели опять про замужество? Тогда вообще не стоит эту тему поднимать, раз она так переживает.

Но она ни на одну тему не заговаривала, молча проверяла температуру, осматривала рану и все грустнее становилась.

В конце концов он сам собрался, оделся — госпожа Татищева ему даже халат прикупила — и двинулся на прогулку. Действительно, коридор упирался в небольшую дверь, которая узким проходом вдоль столовой вела в салон. Каждый раз, рассматривая чужие дома, он находил черты их владельцев в обстановке, устройстве. Немножко, но находил. Здесь же все олицетворяло хозяйку — и современные ванные комнаты, и светлые интерьеры гостевых покоев, да и гостиная тоже поражала. В силу объективных обстоятельств, избытка семейных портретов у графини не было. Стены украшали акварели с инициалами «П.Т.», и это было понятно, недавно появился еще один большой портрет хозяйки — тоже в светлых тонах. А вот эту картину, прикрытую ширмой, он раньше не видел, хотя еще неделю назад прощался с ней в этой же комнате.

Бесстыдно улыбаясь зрителю, едва прикрытая опахалом из розовых страусовых перьев подпирая голову кулачком и болтая в воздухе ногами лежит животом вниз натурщица. Лицо спрятано под розовой же маской, обнаженные плечи и стройные длинные ноги словно бархатные, освещены утренним солнцем. Скорее для холостяцкого интерьера картина. Только взгляд не игривый, а дерзкий, повторяет еще один, более знакомый статскому советнику. Те же зеленые глаза, да и пальцы такие же длинные. Форма губ похожа. Или? Не может быть! Он потрогал холст — масло еще не окаменело, значит совсем свежая.

Прическа высокая, старинная, цвет волос ни о чем не скажет, хотя явно намекает. Родинки на ногах ему не знакомы, а вот эта, маленькая точка на левой груди точно запомнилась с того майского утра в белокаменной, когда графиня демонстрировала свои познания в медицине, бесстыдство и значительную часть декольте.

Нет, кто не знает ее, не заподозрит подвоха, но ему стало как-то неуютно.

Минут сорок потратил на эту картину и уверовал в собственное открытие. Перед обедом встретил ее, озабоченно пробегающую по лестнице в амазонке. Обожает прогулки на своей престарелой кобыле. Странно, что не купит новую, но тут вопрос привязанности: граф рассказывал, как она практически по-цыгански свела ее со двора.

— Холст этот, Ксения Александровна… — ну вот как начать такой разговор?

— Да? — холодный взгляд исподлобья.

— Неприличная картина для публичного обзора. Ее бы куда в приватное помещение вешать, коли уж так полюбилась.

— Как Вам будет угодно. — даже спорить не стала. — Демьян, голубчик, подойди.

Немой уволок холст наверх. Теперь оригинал и копия будут в одной комнате. Наивность советника продержалась до ужина. Покуда Ксения вновь проверяла швы, лакей и дворецкий внесли портрет в его комнату и тут же приколотили гвозди для рамы.

— А то как-то здесь стены слишком голые. — небрежно бросила хозяйка.

Комментировать это безобразие Тюхтяев не стал. Но теперь этот взгляд не оставлял его даже ночью.

Весь вечер Ксения мерила шагами третий этаж и он слушал ее. Давно не жил в одном доме с женщиной, и все не так, как было с женой. Эта не будет бледной тенью сидеть за рукоделием и послушно следовать чужой воле. Но беспокоится все сильнее. Что же изменилось? И уже на границе сна и яви Тюхтяев понял, что не так — граф обещал зайти, но не появился.

Днем все этажи огласились радостным визгом.

— Николай Владимирович! — и топот по лестнице.

— Ну будет, будет. — успокаивающе бормочет граф. Это она на его шее что ли повисла? Что там происходит вообще?

Тюхтяев собрался и размеренным шагом двинулся в салон, где его поймала сияющая женщина.

— Идемте кушать, Михаил Борисович! Николай Владимирович нас новостями порадует.

Татищевы лакомились запечённой птицей, рыбой под соусом, жареными вкусностями, а перед хирургическим пациентом выстроились тарелки с кашками, пюре и протертыми супами. Граф посмеивался, но своим не поделился.

— Из Москвы мы переезжаем сюда! — громко известил гость. Подумать только, за эти дни Тюхтяев обвыкся здесь, и даже человек, с которым знаком четверть века, кажется пришельцем. — Должность губернатора в Москве упраздняют, все полномочия теперь у генерал-губернатора, ну да Бог ему в помощь.