Неизбежность странного мира - [37]
Удалялся бы фонарик от Дубны со скоростью 1 километр в секунду, фотон опередил бы его на 299 999 земных километров. Гномик Майкельсон, конечно, продолжал бы утверждать, что нет, фотон все равно ушел от него на 300 тысяч километров. Но разница была бы так ничтожна, что на опыте установить ее вряд ли удалось бы. Даже Майкельсону! А вот когда фонарик на протоне догоняет фотон за нашу земную секунду на целых 299 тысяч километров и расстояние между ними становится совсем пустяковым — как от Москвы до Харькова, — а на деле оказывается, что фотон все-таки убегает ст фонарика со скоростью 300 тысяч километров в секунду, тогда чудо встает во весь свой рост.
А в чем, собственно, состоит это чудо?
Мы видим с Земли: за протекшую земную секунду фотон ушел от фонарика на 1 000 земных километров — только на 1 000. А гномик Майкельсон упрямо сообщает о 300 тысячах. Значит, чудо состоит в том, что каким-то образом в 1 000 земных километров, пройденных за земную секунду, умещаются — с точки зрения фонарщика на протоне! — 300 тысяч километров, пройденных тоже за секунду.
Что нам, землянам, остается думать? Да только одно: часы и линейки на летящем протоне показывают не те километры и не те секунды, какие показывают наши покоящиеся линейки и наши покоящиеся часы. Не видно никакого другого предположения, которым логика могла бы победить случившееся чудо, то есть объяснить необъяснимое.
Правда, можно предположить, что у гномика на летящем протоне «врут» только часы или только линейки. Но скорость — это расстояние, деленное на время. И уж если у быстро движущегося наблюдателя происходят чудеса с измерением скорости фотона, то естественней думать, что в этом повинны оба участника дела — и часы, измеряющие время, и линейки, измеряющие расстояния. Нет оснований отдавать предпочтение чему-нибудь одному.
Остается заметить, что в жизни протона, фонарика, фонарщика Майкельсона, часов и линеек произошло лишь од-но-единственное изменение: раньше они покоились на Земле, а теперь находятся по отношению к ней в движении, да еще с огромной скоростью. Всякие иные перемены, какие могли бы приключиться с ними, начиная с поломки часов и кончая гриппом у гномика, можно было бы заранее устранить или избавиться от них в пути: часы — починить, грипп — вылечить… Но одного устранить нельзя — скорости их полета! Иначе не о чем было бы разговаривать: если скорость «устранена», значит они по-прежнему покоятся в Дубне.
Итак, снова скорость, скорость движения как причина всех бед! Зря было сказано, что чудеса происходят именно у быстро движущегося наблюдателя. Если он движется медленно, его часы и его линейки все равно показывают уже не те километры и не те секунды, какие показывают линейки и часы на Земле. Просто при малой скорости изменение масштабов времени и расстояния не так заметно. Вот и все.
Для нас это уже не новость: ведь точно то же самое мы обнаружили, когда должны были примириться с возрастанием массы тел при возрастании их скорости. Наш полуторатонный спутник Солнца «прибавил в весе» один миллиграмм, когда обрел вторую космическую скорость — 11,2 земного километра в земную секунду. Один миллиграмм — это одна полуторамиллиардная доля первоначальной земной массы ракеты. А дубенский протон, став миллиардером, более чем удесятерил свою массу, точнее — увеличил ее почти в двенадцать раз. Громадная разница. Ее причина — только различие в скоростях: протон летит в 27 тысяч раз быстрее космической ракеты.
Вот так же обстоит дело и с изменением масштабов времени и длины на движущемся теле: и это изменение тем значительней, чем скорость выше.
И возникает невольная догадка: если масса Дубенского протона изменилась по вине скорости его полета почти в двенадцать раз, то, может быть, земные часы, попав на этот протон, изменили ритм своего хода тоже почти в двенадцать раз, а земные линейки тоже в двенадцать раз изменили свою длину? Тогда и для ракеты должна быть справедлива такая догадка: секунды и метры на ней, как и масса ее, изменились на одну полуторамиллиардную долю земной секунды и земного метра. Изменение ничтожное. И это нам понятно: как ни велика вторая космическая скорость, она мизерна по сравнению со световой.
А что уж говорить о повседневных земных скоростях — об океанских лайнерах, о гоночных автомобилях, курьерских поездах, реактивных самолетах. О велосипедистах и пешеходах наконец… В который раз повторим: мы живем в мире медленных вещей. Скорость звука — 300 с лишним метров в секунду — в миллион раз меньше скорости света, а для самолетов это еще недавно был предел. И хотя часы на руке летчика идут немножко по-другому, чем на аэродроме, а летит он, конечно, по своим часам, никто не смог бы уличить его в нарушении расписания полета: миллиардные и триллионные доли секунды — это ничто по масштабам человеческих представлений.
Наше рассуждение по сходству правильно: с изменением скорости по одному и тому же закону изменяются и масса движущегося тела, и течение времени на нем, и расстояние в направлении движения. Вот только надо бы еще рассудить, будут ли часы отставать или спешить, а линейки сокращаться или удлиняться?
Эта книга — краткий очерк жизни и творчества Нильса Бора — великого датского физика-мыслителя, создателя квантовой теории атома и одного из основоположников механики микромира. Современная научная мысль обязана ему глубокими руководящими идеями и новым стилем научного мышления. Он явился вдохновителем и главой интернациональной школы физиков-теоретиков. Замечательной была общественная деятельность ученого-гуманиста — первого поборника международного контроля над использованием ядерной энергии, борца против политики «атомного шантажа»Книга основана на опубликованных ранее материалах, обнаруженных автором в Архиве Н. Бора и в Архиве источников и истории квантовой физики в Копенгагене.
14 декабря 1900 года впервые прозвучало слово «квант». Макс Планк, произнесший его, проявил осторожность: это только рабочая гипотеза. Однако прошло не так много времени, и Эйнштейн с завидной смелостью заявил: квант — это реальность! Но становление квантовой механики не было спокойно триумфальным. Здесь как никогда прежде драма идей тесно сплеталась с драмой людей, создававших новую физику. Об этом и рассказывается в научно–художественной книге, написанной автором таких известных произведений о науке, как «Неизбежность странного мира», «Резерфорд», «Нильс Бор».
Книга Д.Данина посвящена величайшему физику-экспериментатору двадцатого столетия Эрнесту Резерфорду (1871–1937).
Ни один другой великий человек в истории не был так труден для понимания, как Исаак Ньютон, тридцать лет проживший ученым-отшельником в Кембридже, а затем ставший знаменитым публичным деятелем. Однако Майклу Уайту, биографу Ньютона, удалось его «разговорить»: Уайт разъясняет идеи ученого и воссоздает его портрет так убедительно, как если бы тот действительно рассказал ему о себе в доверительной беседе. С предисловием популярного американского писателя Билла Брайсона, автора «Краткой истории почти всего на свете» и других бестселлеров.* * * «У Ньютона был нелегкий характер, он был часто неприятен и недружелюбен в общении и поэтому имел очень мало друзей.
Разговор о том, что в нашем питании что-то не так, – очень деликатная тема. Никто не хочет, чтобы его осуждали за выбор еды, именно поэтому не имеют успеха многие инициативы, связанные со здоровым питанием. Сегодня питание оказывает влияние на болезни и смертность гораздо сильнее, чем курение и алкоголь. Часто мы едим нездоровую еду в спешке и с трудом понимаем, как питаться правильно, что следует ограничить, а чего нужно потреблять больше. Стремление к идеальному питанию, поиск чудо-ингредиента, экстремальные диеты – за всем этим мы забываем о простой и хорошей еде.
Как коммунистическая и религиозная идеологии относятся к войне и советскому воинскому долгу? В чем вред религиозных предрассудков и суеверий для формирования морально-боевых качеств советских воинов? Почему воинский долг в нашей стране — это обязанность каждого советского человека защищать свой народ и его социалистические завоевания от империалистической агрессии? Почему у советских людей этот воинский долг становится их внутренней нравственной обязанностью, моральным побуждением к самоотверженной борьбе против врагов социалистической Родины? Автор убедительно отвечает на эти вопросы, использует интересный документальный материал.
Способны ли мы, живя в эпоху глобального потепления и глобализации, политических и экономических кризисов, представить, какое будущее нас ждет уже очень скоро? Майя Гёпель, доктор экономических наук и общественный деятель, в своей книге касается болевых точек человеческой цивилизации начала XXI века – массового вымирания, сверхпотребления, пропасти между богатыми и бедными, последствий прогресса в науке и технике. Она объясняет правила, по которым развивается современная экономическая теория от Адама Смита до Тома Пикетти и рассказывает, как мы можем избежать катастрофы и изменить мир в лучшую сторону, чтобы нашим детям и внукам не пришлось платить за наши ошибки слишком высокую цену.
Последняя египетская царица Клеопатра считается одной из самых прекрасных, порочных и загадочных женщин в мировой истории. Её противоречивый образ, документальные свидетельства о котором скудны и недостоверны, многие века будоражит умы учёных и людей творчества. Коварная обольстительница и интриганка, с лёгкостью соблазнявшая римских императоров и военачальников, безумная мегера, ради развлечения обрекавшая рабов на пытки и смерть, мудрая и справедливая правительница, заботившаяся о благе своих подданных, благородная гордячка, которая предпочла смерть позору, — кем же она была на самом деле? Специалист по истории мировой культуры Люси Хьюз-Хэллетт предпринимает глубокое историческое и культурологическое исследование вопроса, не только раскрывая подлинный облик знаменитой египетской царицы, но и наглядно демонстрируя, как её образ менялся в сознании человечества с течением времени, изменением представлений о женской красоте и появлением новых видов искусства.
Перепады настроения, метаболизм, поведение, сон, иммунная система, половое созревание и секс – это лишь некоторые из вещей, которые контролируются с помощью гормонов. Вооруженный дозой остроумия и любопытства, медицинский журналист Рэнди Хаттер Эпштейн отправляет нас в полное интриг путешествие по необычайно захватывающей истории этих сильнодействующих химикатов – от промозглого подвала девятнадцатого века, заполненного мозгами, до фешенебельной гормональной клиники двадцать первого века в Лос-Анджелесе.