Неизбежность странного мира - [36]
«Мы утверждаем»?
Да нет же, это вовсе не результат логических рассуждений, это утверждает опыт.
И нам легко представить себе, как изумлены были физики XIX века, когда еще сравнительно молодой экспериментатор из Чикаго Альберт Майкельсон опубликовал в 1881 году первые результаты своих знаменитых измерений и показал, что скорость света не уменьшается оттого, что источник вместе с Землей летит сквозь неподвижный эфир и догоняет световой луч. Нам легко представить себе изумление физиков, потому что, по совести говоря, мы сами сегодня удивляемся этому факту не меньше современников Майкельсона.
Однако, сколько ни удивляйся, факт остается равнодушным к нашим недоумениям. Опыт в науке — высшая инстанция: его приговоры обжалованию не подлежат. Данные чикагского физика, как мы уже знаем, проверялись во все новых и новых экспериментах с величайшей точностью. И оставались неопровержимыми — скорость света не зависит от движения источника.
Майкельсон увидел в своих измерениях приговор гипотезе неподвижного эфира. Он выразился об этой гипотезе теми словами, какими шахматиста говорят о несостоятельной шахматной комбинации: «Она не корректна». Но дело было глубже: видимо, уже нельзя было по-старому смотреть на пространство и время! Через двадцать с лишним лет это показал Эйнштейн, который родился как раз тогда, когда Майкельсон задумывал свои опыты.
Эйнштейн увидел в постоянстве скорости света — в бесспорном опытном факте — один из основных законов природы. Математически, пожалуй, никакой другой закон не выражается так коротко и ясно. Но физически, пожалуй, никакой другой закон не кажется таким таинственным.
Да разве мы уже не ощутили этой таинственности, посадив фонарик на дубенский протон и заставив его погнаться с огромной скоростью вслед за собственным лучом? В самом деле, в какое странное положение попал фонарик… Мы следим за этой гонкой с Земли. У нас в руках надежнейшие приборы — нам «все видно». Вот был дан старт: фонарик испустил фотон и в то же мгновение сам сорвался с места. Наши земные часы оттикали секунду. Фотон достиг мишени на лунном спутнике. Фонарик отстал. За нашу земную секунду фотон отдалился от Земли на 300 тысяч наших земных километров, а от фонарика — только на 1 000 тех же земных километров. Значит, его скорость по отношению к летящему вслед фонарику равна, по нашим земным наблюдениям, 1 000 земных километров в одну земную секунду.
Так представляется дело нам. А фонарику? Вот тут-то и начинаются странности. Скорость света всегда постоянна — по отношению к любому «телу отсчета». Опыт Майкельсона доказал, что световому лучу совершенно безразлично, летит ли вслед за ним Земля или нет: он от нее удаляется с неизменной своей скоростью. Земля могла бы лететь и в 10, и в 100, и в 1 000 раз быстрее или медленнее — световой луч, пущенный с нее, не обратил бы на это никакого внимания.
И вот получается, что если бы можно было на стремительный дубенский протон взгромоздить вместе с фонариком сверхкрошечного фонарщика Майкельсона с его точнейшей измерительной аппаратурой, этот микротезка знаменитого физика прислал бы нам (невероятное, казалось бы, сообщение:
— А знаете ли, фотон удаляется от меня со скоростью триста тысяч километров в секунду.
— Вздор! — воскликнули бы мы. — Вы ошиблись в триста раз: не триста тысяч, а только около тысячи. Нам с Земли это отлично видно!
— Дорогие земляне! — холодно ответил бы фонарщик. — Мой однофамилец из Чикаго был признанным виртуозом точности. Я — его подобие. Я не умею ошибаться в триста раз! Мои часы перед отлетом были точно сверены с вашими. Мои линейки были градуированы по парижскому эталону Метра. Как же вы позволяете себе говорить — «вздор»…
— Простите! — извинились бы мы. — Сорвалось с языка… Но, может быть, по дороге что-то случилось с вашими линейками и часами? — осенила бы нас внезапная мысль.
Фонарщик на протоне пожал бы своими микроплечиками и коротко ответил бы:
— Не знаю, не замечаю! У меня все в порядке.
Но мы, однажды осененные этой неожиданной мыслью, так легко ее уже не оставили бы. За этой неясной пока догадкой-) перед нами забрезжила бы надежда на выход из тяжкого положения, в которое поставил нашу мысль — нашу жажду ясности — закон постоянства скорости света.
В самом деле, будем снова руководствоваться девизом — только факты и логика, логика и факты! Раз факт ставит мысль в тупик, логика должна ее вывести из тупика.
У нас уже есть опыт: невозможность догнать световой луч, или, иначе говоря, нулевая масса покоя фотона, заставила нас прийти к логическому выводу, что масса тел зависит от их скорости — растет вместе с нею. Вот и сейчас — беда произошла только оттого, что протон с фонариком движутся относительно Земли. Сидел бы протон спокойно в Дубне, и нас не мучили бы сомнения: ничего удивительного не было бы в том, что скорость света по отношению к нему такая же, как и по отношению к Земле, на которой он примостился. Наоборот, было бы чудом; если б тут обнаружилось какое-нибудь различие.
Но не меньшее чудо, что протон полетел за лучом, а разницы снова не оказалось! И сразу видно: чем быстрее летит фонарик за своим фотоном, тем разительнее чудо.
Эта книга — краткий очерк жизни и творчества Нильса Бора — великого датского физика-мыслителя, создателя квантовой теории атома и одного из основоположников механики микромира. Современная научная мысль обязана ему глубокими руководящими идеями и новым стилем научного мышления. Он явился вдохновителем и главой интернациональной школы физиков-теоретиков. Замечательной была общественная деятельность ученого-гуманиста — первого поборника международного контроля над использованием ядерной энергии, борца против политики «атомного шантажа»Книга основана на опубликованных ранее материалах, обнаруженных автором в Архиве Н. Бора и в Архиве источников и истории квантовой физики в Копенгагене.
14 декабря 1900 года впервые прозвучало слово «квант». Макс Планк, произнесший его, проявил осторожность: это только рабочая гипотеза. Однако прошло не так много времени, и Эйнштейн с завидной смелостью заявил: квант — это реальность! Но становление квантовой механики не было спокойно триумфальным. Здесь как никогда прежде драма идей тесно сплеталась с драмой людей, создававших новую физику. Об этом и рассказывается в научно–художественной книге, написанной автором таких известных произведений о науке, как «Неизбежность странного мира», «Резерфорд», «Нильс Бор».
Книга Д.Данина посвящена величайшему физику-экспериментатору двадцатого столетия Эрнесту Резерфорду (1871–1937).
Разговор о том, что в нашем питании что-то не так, – очень деликатная тема. Никто не хочет, чтобы его осуждали за выбор еды, именно поэтому не имеют успеха многие инициативы, связанные со здоровым питанием. Сегодня питание оказывает влияние на болезни и смертность гораздо сильнее, чем курение и алкоголь. Часто мы едим нездоровую еду в спешке и с трудом понимаем, как питаться правильно, что следует ограничить, а чего нужно потреблять больше. Стремление к идеальному питанию, поиск чудо-ингредиента, экстремальные диеты – за всем этим мы забываем о простой и хорошей еде.
Как коммунистическая и религиозная идеологии относятся к войне и советскому воинскому долгу? В чем вред религиозных предрассудков и суеверий для формирования морально-боевых качеств советских воинов? Почему воинский долг в нашей стране — это обязанность каждого советского человека защищать свой народ и его социалистические завоевания от империалистической агрессии? Почему у советских людей этот воинский долг становится их внутренней нравственной обязанностью, моральным побуждением к самоотверженной борьбе против врагов социалистической Родины? Автор убедительно отвечает на эти вопросы, использует интересный документальный материал.
Способны ли мы, живя в эпоху глобального потепления и глобализации, политических и экономических кризисов, представить, какое будущее нас ждет уже очень скоро? Майя Гёпель, доктор экономических наук и общественный деятель, в своей книге касается болевых точек человеческой цивилизации начала XXI века – массового вымирания, сверхпотребления, пропасти между богатыми и бедными, последствий прогресса в науке и технике. Она объясняет правила, по которым развивается современная экономическая теория от Адама Смита до Тома Пикетти и рассказывает, как мы можем избежать катастрофы и изменить мир в лучшую сторону, чтобы нашим детям и внукам не пришлось платить за наши ошибки слишком высокую цену.
Последняя египетская царица Клеопатра считается одной из самых прекрасных, порочных и загадочных женщин в мировой истории. Её противоречивый образ, документальные свидетельства о котором скудны и недостоверны, многие века будоражит умы учёных и людей творчества. Коварная обольстительница и интриганка, с лёгкостью соблазнявшая римских императоров и военачальников, безумная мегера, ради развлечения обрекавшая рабов на пытки и смерть, мудрая и справедливая правительница, заботившаяся о благе своих подданных, благородная гордячка, которая предпочла смерть позору, — кем же она была на самом деле? Специалист по истории мировой культуры Люси Хьюз-Хэллетт предпринимает глубокое историческое и культурологическое исследование вопроса, не только раскрывая подлинный облик знаменитой египетской царицы, но и наглядно демонстрируя, как её образ менялся в сознании человечества с течением времени, изменением представлений о женской красоте и появлением новых видов искусства.
Представьте, что в Англии растет виноград, а доплыть до Гренландии и даже Америки можно на нехитром драккаре викингов. Несколько веков назад это было реальностью, однако затем в Европе – и в нашей стране в том числе – стало намного холоднее. Людям пришлось учиться выживать в новую эпоху, вошедшую в историю как малый ледниковый период. И, надо сказать, люди весьма преуспели в этом – а тяжелые погодные условия оказались одновременно и злом и благом: они вынуждали изобретать новые технологии, осваивать материки, совершенствовать науку.
Перепады настроения, метаболизм, поведение, сон, иммунная система, половое созревание и секс – это лишь некоторые из вещей, которые контролируются с помощью гормонов. Вооруженный дозой остроумия и любопытства, медицинский журналист Рэнди Хаттер Эпштейн отправляет нас в полное интриг путешествие по необычайно захватывающей истории этих сильнодействующих химикатов – от промозглого подвала девятнадцатого века, заполненного мозгами, до фешенебельной гормональной клиники двадцать первого века в Лос-Анджелесе.