Неизбежность. Повесть о Мирзе Фатали Ахундове - [45]

— А я у Никитича видел эту книгу.

— Ну да, выпросил из архива Третьего отделения, знают ведь, что коллекция у него… — А сам же Кайтмазов и привез Никитичу.

Знает об этом Фатали, но как скажешь?

— Но ведь была амнистия, доколе?

— Кстати, и я спросил о том же, лично у самого министра.

— Неужто у самого Тимашева?

— А что? Он, между прочим, большой поклонник Радищева. Чего ты улыбаешься?

— Еще один Александр!

Кайтмазов сразу не понял и решил, что тот о царе… Похолодело внутри! Но нет, Фатали не посмел бы — и чтоб мускул на лице не дрогнул… А о ком — никак Кайтмазов с мыслями не соберется, смутил его Фатали.

— Ну и как? — вывел его Фатали из оцепенения. — Привез хоть одну?

Никак не сообразит Кайтмазов.

— С дарственной надписью Тимашева?

— Фу, — отлегло, — «Привез!» Ты очень уж спешишь!.. И пойми: начало самодержавной власти, монархические учреждения, окружающие престол, авторитет и право власти, начало военной дисциплины составляют и доныне основные черты нашего государственного строя. — И смотрит на Фатали: мол, радуйся, что у тебя, хоть и чуть моложе, такой опытный наставник, — а вдруг бы на моем месте другой?!

Но Фатали спешит к Шах-Аббасу, не зная, как ему помочь. Неужто шаху умереть?

А как удачно прошла ночь у любимой…

Фатали задумался в поисках имени: как же назвать самую любимую жену Шах-Аббаса?.. У Фатали был листок с женскими именами; правда, многие уже покинули сей листок и поселились в пьесах; листок не нашелся, и Фатали взял в руки книгу, она всегда перед глазами, и все воскресенье ушло на поиски имени и не мог оторваться от чтения своих сочинений: неплохо, черт побери, получалось у него!

Неужто их никогда не издадут на родном? Он хлопочет уже несколько лет, еще с тех пор, как решился вопрос об издании на русском, — «Комедии Мирзы Фет-Али Ахундова», книгой восторгалась Тубу и не могла точно выговорить: «в типографи канселяри наместик кавкаски», и целовала Фатали. «Не «наместик», а «наместник», — поправлял Фатали. А «цэ» и вовсе не получалось — нет в тюркских этого звука и язык не приспособлен! Издадут ли когда на родном?..

В первой пьесе ни одной женщины, во второй Колдуну, решившему разрушить Париж, надо было угодить ханум и ее дочери, и Фатали взял имя двоюродной сестры Ахунд-Алескера и ее дочери; были еще имена, но тут не успел вспомнить Колдуна, а вот уже он сам, обложки ему показывает (или это видения?.. Но вот же — обложки!.. «на татарском языке»). «Капитана?»

— Ты прежде удивляйся не этому!.. В свое время произведут и в капитаны!

— Комедии и повесть?.. И повесть издадут?! (А год Колдун скрыл, и вот уже другая обложка) — Постой!.. — ему хотелось получше разглядеть изображение тонкого месяца на звездном небе, но взгляд поймал лишь разночтение фамилий: на русском — «Ахундов», а на своем — «Ахунд-заде», а тут — новая обложка:

— Лондон? Везир Ленкоранский?

— Я тебе переведу обложку: издана как «книга для чтения для европейских путешественников, резидентов (!) в Персии и студентов в Индии», дабы глубже постигли нравы восточного мира — «с грамматическим введением, примечаниями и словарем, дающим произношение всех слов»!..

Колдун скрыл год и здесь: ведь выйдет через четыре года после того, как Фатали не станет. Что Фатали?.. Какие люди были — и те ушли! Даже Шах-Аббас!..

«Неужто, — думал шах в те далекие годы, еще живой, полный сил и энергии, — и ему умереть? Звезды!.. Их никто еще не сумел обмануть!» И каким удачным был у Шах-Аббаса вчерашний день, когда о предсказании звезд ничего еще не было известно, — пришли личные поздравления от английской королевы Елизаветы… Она, сколько себя помнит Шах-Аббас, четырех персидских шахов пережила и все еще королевствует… Неужто и его, пятого, переживет эта вечная королева?

А потом поздравления от испанского и португальского короля — съела-таки Испания португальского гиганта, — вот оно, колесо фортуны! Может, времена такие наступили: во главе каждого государства, думал Шах-Аббас, слушая поздравления, сильный монарх? Елизавета, Филипп и он! Но, кажется, в далеком-далеком прошлом были эти думы, эта уверенность, это ликование, а не вчера! На рассвете его ждали омрачающие дух предсказания звездочета. А какая прекрасная была ночь у любимой…

И вдруг осенило: есть имя! Фатали вспомнил женщину, очень она была хороша собой, чуть не накликала ему вторую жену! И как она горячо и быстро говорила, огонь, а не женщина, и не поверишь, что девушка рядом — ее дочь, — тогда о сюжетах не думалось, он только что женился, спас шекинского ювелира от неминуемой гибели, а тут не успел осмыслить случившееся, как пригласили в военную комендатуру, где допрашивали беглую горянку.

И потоки слов!.. И как красива!

— Да, я Сальми-хатун, сумела сбежать! Дом мой возле русской бани был, я его отдала, когда ваши войска были, под лазарет для раненых, а Хаджи-Мурат, заняв Аварию, приказал сломать мой дом, а меня посадил в яму за то, что уступила саклю под больных. Моя дочь красивая, Хаджи-Мурат отдал ее своему мюриду, а он молодой здоровенный изверг, был бы хоть обряд какой, она ведь жена офицера русской службы, он же ее убьет, когда вернется из похода, ведь есть у мусульман, хоть обряд временный. Дочь не соглашалась и была наказана плетьми, а потом мюрид взял ее на руки и унес, и она уже возвращаться не хочет, это Хаджи-Мурат такую месть придумал, чтоб мой род за родство с царским офицером обесчестить. А тут Кибит-Магома приезжает, все вышли его встречать, а я ушла с младшей дочерью, переночевали, утром перешли вброд Койсу, к вечеру были в Гергебиле, где и провели другую ночь после побега, а третье утро проходили ущельем и вышли на подъем, но нас задержали люди Шамиля, мюрид слушал меня и не верил, что я иду к родственникам, отправил нас в Оглы. Оглинский наиб дальним родственником оказался моего покойного мужа, вы знаете, все мы родственники, а если начать копаться, и с этим красивым мужчиной, — на Фатали показывает, — если долго говорить будем, родственниками окажемся. («Отчего вы краснеете, подпоручик?.. Ах, вас похвалили!.. Поздравляю!.. А дочка хороша, но сама еще лучше, глаз с вас не сводит!..»)