Неизбежность. Повесть о Мирзе Фатали Ахундове - [20]

«Ай да молодец Ладожский!.. — Очень по душе императору эта простая фамилия, есть в ней что-то доброе, ладное… — Ах, вы еще не кончили, извините!»

«…природное наше дворянство одно в состоянии составить верный надзор как самая бдительная и верная сила, да, да, государь, я понимаю, такая перемена судьбы должна быть для туземной знати тягостна и оскорбительна».

«И что же?»

«…и туземное дворянство! Сии новые дворяне, быв воздвигнуты из ничтожества нашим правительством, непременно возлюбят…» «Что еще?» «…отсылать для окончательного образования в Москву или Петербург в корпуса, академии и другие училища! По выпуске из сих заведений пять лет прослужить в наших краях, и тогда перемещать их можно за Кавказ. Отлучка, воспитание и служение среди наших и иные факторства, — и тем самым ослабить туземное противудействие».

«Но сколь долго?!»

«…какие бы ни случились в будущем перемены, увы, вполне доверить нельзя, и посему непременно, так сказать, за кулисами…»

«Да, да, именно! Это хорошо — за кулисами! Вторые, но на первых ролях. Ах, за кулисами, нежно-розовые мотыльки… И какая славная нынче лотерея была… Сегодня бал-маскарад и княжна Врязская, нечто крупное, податливое и холодное под горячей рукой, — врязззь! Что еще? Ах, да, стишки, поэмка в журнальчике, из Москвы нынче прислали. «Ваше имя — но так дерзко! туземец!., рядом с этим, как его, камер-юнкером…»

И уже: «Не написал ли чего лишнего этот духовный вождь, муфтий в своем воззвании к горцам?..» — первое задание генерала Головина Фатали.

— Позвольте перевести?

— Некогда, пробегите глазами, что у него насчет государя императора?

А Фатали уже увидел в воззвании муфтия и о нем, новом главноуправляющем Головине, — не это ли не терпится узнать Головину?

«…мы, мусульмане, совершенно осчастливлены нахождением под покровительством доброжелательного всем государя великого императора, именуемого Николаем…»

— Вычеркните «именуемого»!

«…высокочтимого, а щедростью своей могущего охватить все климаты Ирана, Хошемтая…»

— Что за климаты? что за Хошемтай?! Ну и неуч же ваш шейхульислам! Вычеркните эти климаты!

— Лучше оставить.

— Это почему же?!

— Так звучит более по-ученому, производит впечатление!

— Вы так думаете?.. — о боже, к каким дикарям я попал! — А что дальше?

«…храбростью, героя в мужестве, владеющего гербом Константина, фагфара Китайского в обращении с людьми…»

— Что-что?

Фатали улыбнулся: — И сам не пойму, что за фаг-фара!..

— А не ругань?

— За это ручаюсь!

— Ну-с, что еще там?

«Мы в лице государя имеем до того совершенного, что, если кто из начальников задумает мысль об угнетении, он его тотчас низложит, а на его место совершенного в милосердии уже назначил, — это о вас, ваше высокопревосходительство, — обладателя многими щедростями генерал-лейтенанта, первого в городе Тифлисе, для похвал которого не хватит слов!»

— Ну к чему это? — поморщился.

— Может, подправить чего?

— Бог с ним, пусть остается!.. И как подписал?

«Шейхульислам муфтий Таджут дин-эфенди-ибн Му-стафа-эфенди-Куранский».

Началось с воззваний, это генерал очень любил, к горским племенам с требованием покориться. А затем карательные экспедиции.

Три месяца осады Ахульго, где засел Шамиль. Зной, рев, гул орудий, удушливый пороховой дым, пули, осколки, снаряды, камни, бессонница и голод. Шамиль заключил мир и выдал в заложники своего сына Джамалэддина. Но Головин радовался раньше времени: Шамиль только начинался. А тут еще и побег Хаджи-Мурата из тюрьмы, и часть Аварии примкнула к Шамилю.

Пулло, Граббе!.. «Ишаки и тот, и другой», — кричит Головин, зная, что найдутся люди, которые передадут.

Пулло с мелкими-мелкими глазами, круглыми как пуговки, и ему доверился хвастун Граббе, большие руки, как лопаты, и лицо квадратное. «Так и передайте им. Не давать покоя. Изнурять осиные гнезда бессонницей, жаждой, голодом…»

А к тому же еще объявился один из близких людей Шамиля, будто ездил к египетскому паше, вот и письмо, с печатью, фальшивка!

И канцелярия днем и ночью работала. Фатали и не предполагал, сколько племен — какие уже покорились, какие — полупокорны, а какие — еще бьются.

Под сенью белого падишаха

О наивный мучтеид Ага-Мир-Фет-тах, или просто Феттах.

— Да, Фатали, в Персии не более трех таких людей, как я, духовный вождь мусульман-шиитов. Самого шаха я не боюсь, только тайно он может мне вредить. А в моем воображении ваш белый царь был идеалом ума и справедливости. Я видел столько тупой жестокости и насилия, что возгорелся ненавистью к шаху. Это именно благодаря моему влиянию Тавриз сдался Паскевичу. Я знаю, ко мне был приставлен единоверец наш, чтоб шпионить за мной: так ли, мол, я искренен, пет ли у меня иных целей? И когда заключили мир, я решительно объявил Паскевичу: мечтаю служить белому царю; бросаю дом, имущество — все. Паскевич поддержал меня! «Мы вас назначим, — сказал он мне, — верховным начальником всех шиитов, в провинциях наших находящихся!»

Фатали молча слушает, он знает о намерениях Паскевича: установить с помощью мучтеида надлежащий надзор за муллами.

«Я добьюсь для вас, — сказал мне Паскевич, — ежегодного пансиона. Дадим имение вам в провинциях наших, — вы же хотите создать под сенью белого царя рай, не так ли?» Мне пожаловали орден Святой Анны первой степени, пансион, отдали в пожизненное владение имение, поди пойми вашу хитрость, пожизненное или потомственное? имение — деревни бека, сбежавшего за границу… Да, я мечтал создать в своих владениях образцовый мир справедливости и братства. Но началось… Тянул ваш ширванский комендант, тянул пристав, тянул каждый, кому не лень. А потом узнаю: пожизненное владение. А как же, если я умру, моя семья? семьи моих родных, поверившие мне и бросившие родные места?!