напоминанье нас, чей след простыл.
Ни удивляясь, ни печалясь,
здесь ежедневно проходя, пытаюсь
надежду выудить оттуда, где едва
найду, довольствуясь, крупицу.
Гул монотонный равнодушия. Крепиться
устав, дошло до воровства
в сиротстве сердце.
Не сыскав родства,
искромсанное, огрубев, отныне
оно отказывается от потерь в помине.
Вот, целое, лежит, теплом другого
окутано. Без слов. Поскольку слова
в нём просто нет.
Пока другое, тишине в ответ,
не оглушит признаньем: ты
любим не больше жизни.
Ну что же, значит, жди беды,
держись, и
чтоб выжить — симулируй ложь:
всё кончено. Всё начато. — Одно
из двух. Но не тяни и не корёжь
плоть сердца вычитаньем, но
оно, оно
пусть учится — как полевая мышь,
во ржи скрываясь, —
с предписанной судьбою лишь
и жить. Смиряясь.
Так рыба, вдоль и поперёк
исплавав реку,
труд выживанья до конца
познав, на бойню к человеку
идёт сама, — и тем дурачит
его, заглатывая вдруг живца.
