Неизбежное - [16]

В обществе, в котором мне выпало существовать, в Америке, это лицемерное отношение к любви доведено до смехотворных пропорций. Любовь тут считается если не недугом, то неудобством, аберрацией, обрекающей на боль. Поскольку же боли как раз американцы пуще всего боятся, они и разбираются в любви на уровне поп-чтива. Американцев можно сравнить с лихими армейскими офицерами минувшего столетия, которые обладали достаточным воображением для флирта, но недостаточной выдержкой для его завершения. Американцы вполне благомудры чтобы сознавать, что любовь не привносит в жизнь особого смысла, но не вполне умудрены чтобы признать: без неё жизнь кажется бессмысленной.

Любовная лирика — лучшее свидетельство того, что «поэзия рождается из сора». Из подобных нам и ради подобных нам. Поэтому, собственно, я и предпослала некоторым из этих стихов посвящения. В отличие от других стихотворений в этой книге, они и не родились бы не существуй людей, которым посвящены.

В ОДИНОЧКУ

Никто не желает тебя целиком. Только — часть.

Живи в одиночку. Старайся ни с кем не совпасть.

Постигни премудрость делить на потребные части

себя. Премудрость таить любовь и напасти.

Но чаще всего старайся не выказать грусти.

В признаньях стремись к одному — краткоустью.

И лучше — когда только стены глухие кругом.

Поскольку — запомни — никто не желает тебя целиком.

(Пер. Н. Джин)

МОЙ ДОМ — ИЛИ НЕЧТО ВРОДЕ ПРАВДЫ

Я воспарившими представила нас в небеса.

Такая вот парит Святая Троица.

И в каждом кроется к другому сострадание.

Парят три разных плоти, три создания,

сплетённых в страхе, что нежданно ожидания

двух остальных обманутся, расстроятся.

И на ресницах Троицы — одна слеза.

Я представляю тайну тихую, лишённую названия,

как если это есть обятье матери —

и просто, и правдиво.

А если вдруг случится небывалая гроза,

отец мне видится, крушащий всё, что лживо.

Но нет, — сравнения не в силах что-либо сказать.

Поскольку небывалую грозу не описать…

Поскольку боль рукой не показать…

Она внутри. Внутри, а не в глазах…

(Пер. Н. Джин)

ГОРОДСКАЯ ПЕСНЯ

Разбить скульптуру.

Сжечь фурнитуру.

Вон.

Распнуть в себе душу.

Не дать — наружу.

Стон.

Сплюнуть в отхожее.

Скочрить рожу.

Вошь.

Без сожаленья.

В любом поселеньи.

Ложь.

Лежать без звука.

Малое — в руку.

Пей.

Вдыхать по горло.

Грудь чтобы спёрло.

Лей.

Так и вершили.

Всюду, где жили.

Фиг.

Нет, я не верю.

Это — истерия.

Вмиг.

Я ему томно:

Ты — беспардонно!

Без!

Позволишь сразу?

Полюбишь разве?

Yes!

Лжецом он не был.

И жил не хлебом.

Пас.

Но в стольный град он.

Супруги ради.

Враз.

Пока, однако.

Он, бедолага.

Сбёг.

Мы заключили.

Что мы бескрылы.

Бог.

И на хайвее.

Не смея шею.

Взад.

А в горле давит.

И нет управы.

Ад.

В иную сферу.

В иную эру.

Пик.

Его не стало

Я опоздала.

Крик.

(Пер. Н. Джин)

НЕИЗБЕЖНОЕ

Приготовление.

Предвестье —

из темноты

прошедшего —

того, что есть и

являешь ты.

Все складки прошлого, черты

его распада и его тоски, его броски,

и спотыканья,

и — вновь скрепя

себя, — над нервами,

их голой рванью, —

к тебе, в тебя.

Нет прочего. И не было.

А в том,

что есть в остатке, —

безумца крик перед крестом,

долг в мёртвой хватке

желания,

беспомощность вещей

пред пылью,

отчаянье того, что ждёшь, его припадки,

пред точностью

того, что в силе,

и дрожь, и краткий

и сладкий всхлип —

пред плачем сгорбленным,

объявшим сплошь — в остатке —

мушиный зуд, бесплодный, —

жаждут, ждут

благую весть. —

Невежество надежды

пред тем, что есть.

Благодаря тебе

я не боюсь теперь

рассыпавшихся,

вроде бус,

предметов мира

и одинокого безумья

его примет.

И если всё сойдёт на нет,

и если не по злобе,

но скажут: ныне

за всё плати, — не

раскаюсь вовсе,

прибившие меня к тебе

восславив гвозди.

Ни траура

по чёрной той поре — она

нас породнит.

Слезою горизонт пробит

моею, впредь — ни траура.

Мой путь, мой путь

убившая когда-то — пусть

склонится смерть.

Ты, чьи воспоминанья — дрожь

моя,

ты, —

если ты уйдёшь, —

иди,

края

иные, берега реки

иной,

где нынешнему вопреки,

не говорят: расстаньтесь, —

нас встретят, стылый

забытый край, —

какая раса?

Монгольская? — где что ни фраза,

звучит: «Помилуй!» —

что ни лицо,

то оступление от Слова.

Мы встретимся с тобою снова,

где горечь, соль,

рожденье, не —

рожденье, по вине

бесплодной жизни, столь

судьбы не избежавшей там

увижу твой —

смерть по пятам —

исход, постой,

не как последний,

но более —

как голубой,

пронзающий,

как шаг до бездны,

как размыканье губ

для поцелуя —

ему пространство, свет

без надобности, неизвестны,

и смерти нет.

(Пер. Вл. Гандельсман)

О ЛЮБВИ

Я не имею родины. Спасибо.

Или родного языка. А жаль.

Слова мои мертворождённы, ибо

в порядке симметрическом лежат

в душе — средь хаоса таких желаний

и под руинами таких переживаний,

таких, увы, мучительных догадок,

что речи симметрический порядок

рождает дополнительную боль…

Порядок есть удел иного мира,

в котором ты становишься факиром,

владеющим искусством исчезать

из мира, из которого изъять

нельзя ничто, почто он — чистый ноль.

Я стану в этом мире чистым словом,

неотягчённым целью и стыдом,

предшествующим смыслу, и иного

не знающего смысла, как ни в чём

его не видеть, кроме как в звучаньи.

Так плоть предшествует скелету, а скончанью —

существованье. В этом мире новым

я стану словом цвета никакого, —

на никаком холсте, на никаком наречьи,

ни для письма не созданного, ни для речи.