Неистребимый майор - [9]

Памятный для всех чудесный солнечный день начался с ослепительного утра. Но на этот раз, хотя появление ненавистной «рамы» казалось обычным, дальнейшие события развивались неожиданным образом.

Главный пост наблюдения, в ответ на специальный запрос коменданта, дважды подтвердил, что, несмотря на отличную видимость, больше никаких самолетов в воздухе не наблюдается. Между тем «рама» упорно не выходила из зенита. Из-за быстро бегущих облаков временами казалось, что она идет боком или даже стоит на месте.

Люди, застрявшие по сигналу тревоги в случайных укрытиях, досадовали и чертыхались.

Вдруг раздался резкий свист гигантского бича, и на участке дома отдыха разорвались снаряды крупного калибра. Провизжали разлетающиеся стальные осколки и осколки скального грунта.

Видимых разрушений не было.

Начарт стоял невдалеке, в укрытии, и, верный профессиональной привычке, впился глазами в свои ручные часы, чтобы засечь интервалы между залпами.

Ждать пришлось не особенно долго.

— Не спешит! Почти полминуты, а мог бы через двенадцать — пятнадцать секунд, — сказал он перебравшемуся к нему коменданту. — Это — стопятидесятка. Та самая, которая обстреливала поворот на шоссе. Но, очевидно, выдвинута вперед или поставлена на колодки.

Второй залп сполз по дальности метров на восемьдесят — сто, так что один снаряд взметнул в воздух цветочную клумбу, а два остальных легли на дальней границе территории дома отдыха.

— Для первых пристрелочных залпов работа хорошая! Конечно, если он делал расчеты, беря за ориентир наш павильон.

— Типун тебе на язык!

Когда еще через минуту смотрящий на циферблат часов начарт сделал рукой отсекающий жест, означающий падение следующих снарядов, залпа не последовало.

— Вот черт! Очевидно, у них с «рамой» не так уж ладится связь.

Не успел начарт закончить фразу, как хлестнул третий, запоздавший залп.

Куда залетели остальные снаряды, никто не заметил, потому что кровля павильона вдруг, в грохоте и в дыму, приподнялась, как крышка гигантской кастрюли, и осела к земле. Взрывная волна с летящими кирпичами и осколками заставила всех инстинктивно пригнуться и закрыть глаза. Когда же клубы дыма и известковой пыли медленно рассеялись, оказалось, что воздушный замок больше не существует. Странно было видеть деревья и строения, стоящие по ту сторону площадки, раньше заслоняемые силуэтом павильона.

Теперь от всего этого великолепного сооружения осталась неожиданно низенькая груда битого кирпича и ломаных брусьев, на метр-полтора возвышавшаяся над уровнем бывшей танцплощадки. Сверху эта куча была прикрыта изжеванным, а местами разорванным шатром осевшей крыши, потерявшей не только форму, но и цвет: известковая пыль запятнала ее грязно-белыми разводами.

У всех промелькнула одна страшная мысль: «А ведь там — майор!»

Первую попытку людей броситься к развалинам павильона пресек мощный окрик коменданта.

Как ни любил Гайк майора, он не мог позволить «раме» впервые за много месяцев сфотографировать здесь скопление людей и выдать место расположения КП. Он остановил людей, а сам бросился по переходам к тоннелю.

Когда на КП вбежал комендант, там оказались адмирал и начштарм, которым и было доложено о катастрофе с павильоном, под которым остался офицер для связи. На это последовало две реакции.

Первая:

— А все остальные офицеры в укрытиях? Узел связи цел?

О второй реакции трудно говорить. Это был тихий-тихий плач женщины, сдерживаемый огромным усилием воли, напоминавший слезы обиженного ребенка.

Ответив на вопросы, комендант выскочил обратно и, задержавшись под скальным козырьком над входом в тоннель, стал разглядывать небо. Немецкий разведчик, висевший с утра, скрылся в сторону залива, на северо-северо-запад. Повторных залпов не было.

Ясный солнечный день на берегу летнего моря, совершенно безразличный к происходящему, словно радовался самому себе. После артиллерийского налета стало как-то особенно тихо.

Не давая общего сигнала отбоя, Гайк пошел прямо через клумбы к остаткам павильона. Через пять минут вокруг разрушенного воздушного замка стояло кольцо молчаливых людей.

Появился старший врач в сопровождении сестры и санитаров с носилками. Появился старшина комендантской команды со своим воинством, вооруженным ломами и кирками для разборки развалин. Тут же оказались и машинистки и буфетчицы.

В общем понуром молчании кто-то сделал два-три неуверенных шага по кровле, но рывком отскочил обратно, смущенный железным грохотом.

Кто-то снял фуражку, склонив на грудь голову, и тогда все пилотки и даже докторскую шапочку как ветром сдуло.

Гайк, привыкший действовать в любых обстоятельствах, молчал, не давая указаний старшине, ожидавшему сигнала с ломом в руках. Комендант даже не снял фуражки, как все. Оцепенение сделало как бы слепым этого сильного человека. Наконец он повернулся к старшине и махнул рукой, призывая приступить к печальному делу разборки развалин, под которыми лежал майор.

Но не успел старшина с бойцами подойти к развалинам павильона, как вдруг изуродованная кровля зашевелилась.

Наступила секунда общего оцепенения. Все смотрели на большую пробоину в центре крыши. В пробоине медленно показалась белая голова, сперва одно, а затем другое плечо и, наконец, весь торс человека, очевидно ставшего там, внутри, на ноги.