Неистовая ночь - [5]

Машка сложил из пальцев физический карандаш и, показавши его Шине, продолжал гудеть.

"Ты понимаешь, Густав, - гудел Машка, - я всегда говорил, что для того, чтоб заниматься политикой, нужно быть или слоном, или утиральником. Иначе говоря, деловым человеком. Вот так. Но нет у нас для этого данных, ну просто никаких, понимаешь, ну полный финиш... Да нет, куда там, не понять тебе... Вас там воспитывают, понимаешь, с самого детства именно для дела. В первую очередь - дело, а потом уже все остальное. А у нас наоборот, понимаешь, сначала все остальное, ну, а потом уже..."

"Да все понятно, понял я тебя!" - слабо кричал Густав, красный, как паспорт, порываясь вскинуться навстречу девушке из Машкиных объятий. Трещала свеча. Матовая, смутных очертаний Густавская тень обреталась на стене матерым человечищем, а голова его ползла по потолку, напоминая африканский континент.

Вошла Фанни.

"Ну, что вы меня встречаете, как мента, - засмеялась Фанни, молчанием?"

"Здравствуйте! Здравствуйте!" - вздыхал Густав, всей фигурою своей выражая радость и напрягая все свои малые визуальные силы и оптические снасти.

Фанни показала язык Машкиной спине и отправилась на кухню. Вслед за ней плотоядным котярой достигался Шина.

Густав еще раз вздохнул и откинулся на кресло. Мавр съежился за Густавскую спину.

Тем временем забытый, очевидно, всеми Ибрагим в одиночестве пропадал на балконе. Курил он, что ли, или нет, и чем он занимался там - никому, вроде, до этого и дела не было.

Покамест же все терли что-то свое.

"Навага фри, форшмак, тур де анш, суфле, суплес..." - это Шина, путая названия блюд с приемами из французской борьбы, угощал на кухне Фанни пивом с воблой и лещом.

"Would you drink with me?" - говорил Машка, обнаруживая знание иностранного языка.

"Значит, если брат Броневицкий, значит он тоже - Броневицкий?" вежливо удивлялся Густав.

"Sure, - мычал Машка, - в большой степени броневицкий".

"Чуяло мое сердце, - стонал Шина, - чуяло мое вещее, что Фаничка придет..."

"А я сегодня стишок сочинила!" - пищала Фанни.

"...А то проснулся я утром, а в комнате грязь, слякоть... Стоит посередине ящик Машки с китайской надписью "яблоки"..."

"Would you like огненная вода?"

"...А что там внутри? Посмотрел я, а там - рукописи, мышиные фекалии и гербарий из погибших тараканов..."

"Нет, ты послушай, Шин!.."

"...На полу - кастрюли грязные с тучами москитов... Да еще ночью меня разбудил телефон, я говорю "але", а там - неопознанный дышащий объект... Но чуяло мое сердце, что Фаничка придет, и я убрался: выкинул кастрюли с тучами москитов, спрятал ящик Машкин, как мешающий простору души... Ну, что ты там сочинила, девочка?"

Машка кошка, Машка мышка,

На макушке Машки крышка.

Машка, кушай больше кашки,

Станешь пышкой и какашкой!

- давясь смехом, продекламировала Фанни.

"Когда в Поднебесной известно всем, что прекрасное - прекрасно, - также стихами гудел Машка, - тогда появляется в Поднебесье и безобразное. Когда всем известно: добро есть добро - то возникает зло. Так порождают небытие друг друга с бытием. Длинное - краткое, трудное - легкое, низшее - высшее напрегонки, звуки, сливаясь, приходят в гармонию, позднее - раннее следуют парами друг за другим. И совершенномудрый в делах чтит недеяние, учит без слов, создает и меняет без обладания. Он приводит в движение сны, не гордится концом своим. Снится вам бабочка иль человек - вот вам вопрос, а вот ответ: длинное - краткое, трудное - легкое..." и т.д.

И тому подобные мозговые достачи. За всеми этими разговорами, из которых, в общем-то, и состоит вся человеческая жизнь - из всех этих невнятных междометий, удач-неудач, а то бывает ведь и так, что и вставные челюсти по всем этажам летают, а то, глядишь, и помогают кому-нибудь выйти из всех дверей, в которые он хочет войти... Словом, долго тут еще какие-то базары шли, шел по телевизору "Человек из окон", шел отряд по знамени, шерсть на рукаве - короче, мы договорились до того, что в середине всех этих речей Шина, совершивши тишину, внезапно заявился в комнату и с опрокинутым лицом вдруг сообщил друзьям облом.

"Атас, - сказал он почему-то шепотом. - Атас, ребята! Фанни говорит, за нами следят..."

Ну, все, так, посомневались.

"Ни фига, - обиделась Фанни. - Стоит на улице какой-то хмырь в рубахе с петухами и на окна ваши очки наводит. И у подъезда курит в пиджаке - тоже хмырь какой-то трафаретный. И лицо казенное".

"И на щечке родинка, - проворчал Машка. - И в глазах любовь".

"Ни фига, - рассудительно заметила Фанни. - Он стоит - как солдат у мавзолея, взглядом водит. И под мышкой грудь намечается".

"Так что же, по коням?" - очень спокойным голосом предложил Шина.

"Нет... То есть, да... Нет, дай сообразить..." - Машка раздраженно вскочил.

У Густава очки на лоб полезли. Он тоже поднялся, аккуратно одернул костюм и выругался крайне иностранным голосом.

Один лишь Новиков почему-то совсем не испугался. Новиков ехидно наблюдал за происходящим.

"Значит, так... - Машка взъерошил волосы. - Я думаю, лучше..."

"А где же Ибрагим?" - внезапно шепотом, как давеча Шина, вопросил он.