Неистовая Матильда: Любовница Наследника - [3]

— Видишь, Ники, как ты должен действовать с этими мерзавцами.

— Да, папа, но мы рискуем дипломатическим инцидентом с Англией. Это ведь они стоят за всем этим?

— Молодец, Ники, ты начинаешь понимать, что происходит. Конечно, рискуем. Но мы должны быть тверды с теми, кто пытается влезть на территорию Империи.

В дверях снова появился Горчаков.

— Ваше Величество, министр иностранных дел…

— Проси.

Голос Николая Гирса дрожал:

— Ваше Величество, мы не можем это делать. Мы не можем пойти на вооруженный конфликт с британским флотом, который в пять раз больше нашего.

Государь повернулся всем телом к говорящему, взял тоненькую серебряную вилку с подноса, которой только что ел вишни, и пальцами согнул ее в дугу. Щеки Гирса стали лиловыми.

— Тебе уже 65, Гирс, пора уходить. Успокойся! — Государь повысил голос. Он был явно раздражен. — Мы рискуем войной? Конечно. Тем не менее я выступлю против этого коварного Альбиона. Горчаков! — Он повернул голову к юному князю, замершему в ожидании с растерянностью и смущением на лице.

— Добавь в телеграмму: преследовать и поймать этих английских советников…

Император выругался. Лицо Гирса исказилось.

— Вы знаете мое мнение по поводу этого. Я не могу позволить подобные провокации. Гирс, ты иди. Ты плохо выглядишь. Выпей большой стакан водки и ложись спать.

— Слушаюсь, Ваше Величество…

В сопровождении князя Горчакова Гирс скрылся за дверью.

— Ты, сын, прав, мы… посмотрим. Тебе уже пошел семнадцатый. Ты должен учиться на таких делах.

Глава вторая

Школа Императорских театров, Петербург, апрель 1890

В 20 верстах от столицы, в Лигове, месте ничем не примечательном, стояла светлая приветливая дача. Хозяйку, бывшую танцовщицу Императорских театров, звали Юлия. Юлия вышла замуж за танцора по фамилии Ледэ, обрусевшего француза. После его смерти госпожа Ледэ вышла замуж вторично, тоже за танцора, на этот раз обрусевшего поляка Феликса Кшесинского. Оба мужа были католиками. От обоих браков было тринадцать детей. Самая младшая — Матильда, дома ее звали Мати, и она была всеобщей любимицей семьи.

Какой нарядный звук — шуршанье колес по мелкому гравию. Хотя уже наступил апрель, с Балтийского моря город продували пронзительные ледяные ветры, а каждое утро обволакивали туманы, не хуже лондонских. Элегантно одетый моложавый господин, дрожа от холода в легком шерстяном пальто, соскочил с дрожек перед тяжелой дверью здания. На стене была прибита медная табличка: Школа Императорских театров. Высокий, весь седой старик-швейцар в форме открыл дверь и получил двадцатикопеечную монету. Лицо его выразило благодарность.

— Маэстро, маэстро, входите… бррр, этот проклятый климат, на вас даже шляпы нет, не дай бог, застудитесь.

Он пропустил господина и снова вышел наружу. Ох уж эти иностранцы! Они не понимают, что Россия не Италия, что в апреле все еще холодно.

Маэстро Энрико Чекетти едва успел снять пальто, как в дверях кабинета показалась голова молодой женщины.

— Маэстро, не забудьте, директор вас ждет для обсуждения выпускного спектакля, ожидается Императорская семья.

— Помню, помню, синьорина, — пробормотал итальянец.

— Еще одно дело, синьор. Секретарша колебалась, как сказать дело. — Мати…

— Опять Мати?

— Исчезла с этим шотландцем Макферсоном.

— Найдите ее, — закричал Чекетти, — или я выброшу ее из моего класса. Она слишком молода, чтобы иметь дела с мужчинами. Сколько лет этому Макферсону?

— Сейчас двадцать, синьор.

— А ей? Семнадцать? Эта история началась, когда ей было только четырнадцать.

— Если это будет продолжаться, мы его отправим назад в Эдинбург.

— Он из Лондона, синьор.

— Хорошо, в Лондон, неважно.

***

Старшую сестру Мати, как и их мать, звали Юлией. Юлия уже училась три года в Школе Императорских театров, куда восьми лет от роду, в 1880 году, приняли и Мати. Школа размещалась в великолепном здании, рядом с Дирекцией театров и финансировалась Министерством Императорского двора. Кроме уроков танца, ученики получали общее и религиозное воспитание. Все ученики пели в школьном церковном хоре. Школа была интернатом, обучение в ней было бесплатным. В восемь утра звонил большой колокол. Девочки и мальчики быстро вставали и под наблюдением двух воспитательниц шли в две большие женские и мужские ванные комнаты, где мылись, чистили зубы и ногти. Потом одевались и отправлялись в школьную церковь на общую молитву. В девять шли в столовую, где ученикам подавали чай и кусочек хлеба с маслом и джемом. Затем — тренировочный зал. В нем стоял большой рояль, за которым уже сидел аккомпаниатор и ждал сигнала, чтобы начать. Одна стена зала была сплошь в зеркалах от пола до потолка. Другие стены были увешаны портретами русских царей. Особенно красивы портреты Екатерины Великой и Александра Первого на коне. Наступала очередь танцев. Сначала на середину выходили новички и самые маленькие ученики и только потом самые опытные. В полдень все отправлялись на прогулку в парк. По возвращении до четырех учили разные предметы, включая французский. После был легкий обед и потом свободное время. Затем расходились по разным залам — кто на фехтование, кто на музыку. Танцоры репетировали общие номера для выступлений на сцене Мариинского театра. Некоторые, самые прилежные, тренировались часами в надежде стать большими звездами. Это слово только что появилось в лексиконе. Мати намеревалась стать звездой и тренировалась по шесть часов в день. Она была уже среди тех, кто работал в театре и после первого года получал зарплату. Ужинали в восемь, а в девять расходились по спальням. На уикэнды, чтобы развить вкус и чувство прекрасного, учеников водили по театрам — в Мариинский, Александринский или Михайловский, который называли «французским».