Неистощимая - [169]

Короткое повисло затишье.

– Пацаны, а эта хренотень? – раздался голос. – Буровая эта… Захреначим, чтоб фурычила… Как вчера, блин… А?

Заговорили сразу сто человек.

– Крыша едет, блин? Ты позырь… Че от нее, блин, осталось-то…

– Драной письки делов, ща починим, нехрена делать!

– Нехрена по-пустому базарить, вот че нехрена.

Но мы избавим вас, дорогие мои, ото всех ста поданных «pro» и «contra» реплик. Потому что сомнений не только в народном гении разрушения, но и в народном гении созидания мы никогда не испытывали.

– Ну, давай, вали за солярой, если ты такая мозга, блин, – вынесен был вердикт.

Одновременно человек пятнадцать начали пробираться к машинам, стоящим среди людей, как в океане – острова архипелага.

По досадной случайности в бак разрушенного английского «Граффера» оказался залит девяносто восьмой бензин, а вовсе не солярка. Ну, случайность… Ну, бывает… Не надо искать тут происков врагов, а тем более чей-то осмысленной работы. Пацаны торопились, их можно понять. Жажда.

А вы знаете, дорогие мои, что бывает, когда дизельный двигатель запускают не на солярке, а на высокооктановом бензине?

– Давай, блин! Хреначим!

Некто в потрепанном джинсовом костюме, не видимый нами со спины, соединил проводки.

Впрочем, возможно, залита оказалась именно солярка, а не бензин. Это выяснится, возможно, потом, не торопите нас. Наше правдивое повествование почти подходит, дорогие мои, к концу. Тем не менее обо всем мы успеем рассказать. Во всяком случае, последствия да и сам масштаб этого второго за день Глухово-Колпаковского взрыва, произошедшего от – примем эту версию за рабочую – залития в бак вместо соляры бензина, превзошли все наши ожидания.

В эту самую минуту голубой «Hиссан» Максима Осинина – навсегда исчезнувшего личного секретаря губернатора Голубовича, лишь мгновение задержавшись на дороге внизу холма, где люди нетерпеливо ломали аккуратненькую, на колесиках новеньких буровую Graffer, словно бы милую девочку хором насиловали, заманив ее на зеленый травянистый холм, – в эту минуту «Hисcан» уже подъехал к резиденции губернатора. Денис вылез из-за руля и с интересом посмотрел на припаркованные здесь джипы и микроавтобус. Джипы явно были пусты, а из автобуса, как показалось ему, доносились странные свистящие звуки. Даже в относительной тишине, временно разлегшейся на площади между зданием областной aдминистрации – Глухово-Колпаковским Белым Домом – и гостиницей «Глухово-Колпаков», свистящие эти звуки мудрено было бы расслышать, но не такому человеку, как Денис. Он еще почему-то поморщил нос, как недавно делал это лысый усач в Bанькином кабинете.

Денис мгновение постоял сбоку, перед черным зеркальным окном, прислушиваясь, потом зашел от руля, попытался вглядеться сквозь единственное незатемненное лобовое стекло, но внутренность салона отделяла от места водителя закрытая дверца. Денис зашел с другой стороны, и вдруг рука его – мы даже не успели заметить, как это произошло – отлетела со сжатым кулаком от тела и пронзила стекло; грудь Дениса правильно развернулась при ударе, нога в автоматическом режиме встала на упор; это был классический джеб, которому позавидовал бы любой профессиональный боксер. Хоть Мохаммед Али.

Будь удар чуть менее мощным, стекло бы просто осыпалось. Но скорость пронзaния преграды оказалась велика, как у не менее классических чоку-цуки[232]. Поэтому в автобусном стекле образовалась дыра диаметром сантиметров в пятнадцать, как от бронебойного снаряда. И тут же три глаза – два ясных денисовских и один темный глаз дула «беретты» заглянули в нee.

По-прежнему прикованный к ручке, развалившись на сидении и разбросавши ноги по проходу, в автобусе спал Мормышкин, издавая нежно свистящие звуки, какими в Индии странствующие дервиши выманивают дрессированную кобру из мешка. Так что мы можем засвидетельствовать, что Мормышкин и храпеть-то, как нормальный мужик, не умел. Он не проснулся и от звука пробитого стекла.

Незастегнутые штаны Мормышкина оказались мокры от паха до простроченной кромки и распространяли ужасный запах мочи, которым, пропах весь автобус.

Денис покрутил носом точно так же, как это делал лысый усач, словно бы они с лысым прошли курс эстетического воспитания у одного и того же педагога.

В эту самую минуту в большом зале Глухово-Колпаковского Белого дома двое вимовцев, закинув автоматы за спины, внесли и с грохотом обрушили завернутое в простыню тело актрисы почему-то не на стол президиума, а на отдельно стоящую трибуну с привинченною к нею двуглавой разлапистой птицею – прямо поверх обеих отвернувшихся друг от друга клювастых голов. В колготах с дырами на пальцах ноги убитой вывалились из простыни и свесились с одной стороны трибуны, а голова, все еще завернутая в пропитанную кровью материю, словно бы в плащаницу, свесилась с другой стороны. По залу пронеслись подавляемые женские вскрики.

– Господи, да что ж это? – явственно прозвучало.

– Коллеги, – негромко только одно это слово произнес лысый, и вскрики мгновенно стихли. Усы его вдруг оттопырились вперед, словно у кота, и сам он чрезвычайно стал походить на кота, словно бы превращенный в человека булгаковский кот Бегемот. Лысый внимательнейшим образом осмотрел собравшихся и вновь заговорил: – Я прошу внимания, коллеги. Как вы знаете, несколько часов назад произошло чрезвычайное происшествие – в результате террористического акта трагически погиб губернатор вашшш… нашей Глухово-Колпаковской области всеми любимый Иван Сергеевич Голубович…