Неинтересный человек - [2]
— Михаил Максимович, я поехал на фабрику.
— Хорошо, — равнодушно отозвался заместитель заведующего.
Троллейбус остановился на большой площади. Вниз, к фабрике, уходил широкий бульвар. Недавно посаженные деревца, покрытые зелеными листочками, показались Щеточкину сказочно-красивыми; он подумал, не начать ли очерк с описания этих деревьев. Как-то он слышал от Волкова, что тот заранее намечает сюжеты своих очерков, а потом уже подбирает нужный материал. Но пока Щеточкин не знал, о чем он будет писать.
Он миновал большие корпуса фабрики, разыскал нужную улицу. Вдоль нее стояли многоэтажные, без всяких архитектурных украшений дома, какие строились в конце двадцатых и начале тридцатых годов. Адрес он помнил наизусть, но, дойдя до дома, на всякий случай вынул блокнот и еще раз проверил номер. Поднялся на четвертый этаж, позвонил. Дверь открыл мужчина лет тридцати пяти, без пиджака, в клетчатой рубашке.
— Товарища Финохину можно видеть? — спросил Щеточкин и торопливо добавил: — Я из редакции.
— Проходите. — Мужчина обернулся в сторону полуоткрытой двери и крикнул: — Клава, к тебе! — Оставив Щеточкина одного, он ушел в другую комнату.
Из двери вышла молодая женщина. Волосы ее были уложены в замысловатую прическу. Немного вздернутый нос не портил ее лица, а, наоборот, придавал ему миловидность. Гладко сшитое черное платье подчеркивало стройность фигуры.
— Клавдия Финохина, — сказала она, протягивая руку.
— Я из редакции, — повторил Щеточкин и только потом вспомнил, что забыл назвать свою фамилию.
— Мне говорили в парткоме, — спокойно ответила женщина. — Заходите.
Щеточкин ожидал увидеть старую женщину: ведь редактор говорил, что она хорошо учит молодежь. По дороге он обдумывал, как нарисовать в очерке портрет старой ткачихи.
Клавдия села к столу, пододвинув стул для Щеточкина.
— На фабрику я пришла шестнадцатилетней девчонкой, — начала она, не ожидая вопросов, и сразу можно было понять, что уже много раз приходилось ей рассказывать о себе. — Окончила до этого семь классов, тут же, в нашем районе. И мать моя и отец тоже на этой фабрике работали. Так что я потомственная ткачиха. — Она улыбнулась. Рассказ ее тек ровно. Она говорила и о неудачах, и о своих наставницах — старых ткачихах, — и о первой попытке перейти на шесть станков вместо четырех, и о подругах, тоже ставших знатными ткачихами. Щеточкин едва успевал записывать.
Так же подробно рассказала она о своей общественной работе, о поездке в страны народной демократии. Подошла к письменному столику, стоявшему в углу у окна, достала пачку писем с разноцветными марками, положила их перед Щеточкиным:
— Посмотрите, может быть, используете. Это письма моих зарубежных друзей.
Щеточкин уже исписал больше половины блокнота, когда Финохина глянула на ручные золотые часы и сказала извиняющимся тоном:
— Я сегодня иду в театр. Хватит вам материала для очерка?
— Да, спасибо, — ответил Щеточкин; ему казалось, что он открыл неоценимый клад. Какой замечательный материал в его блокноте! — Спасибо! Вы так хорошо о себе рассказали!
Она улыбнулась в ответ, протянула руку и проводила до двери. Когда Щеточкин надевал в передней пальто, туда вышел мужчина, который открывал ему дверь. У него были усталые и очень грустные глаза. Увидев Щеточкина, он поспешно ушел в комнату.
По дороге в редакцию Щеточкин обдумывал начало очерка, тут же отвергая один вариант за другим. Начать с описания внешности героини? Или с ее пребывания в одной из стран народной демократии? Или с ее прихода в цех шестнадцатилетним подростком? Или с чтения ею писем от зарубежных друзей?
Он стремительно вбежал в редакцию, сбросил пальто. В отделе сидел один только Волков; он дописывал очерк, перо быстро бежало по бумаге. Волков поднял голову и тут же молча углубился в работу. Рассказать об успехе было некому.
Щеточкин в раздумье прошелся по комнате, потом сел за свой стол, вынул блокнот, стал перечитывать записи. Он надеялся, что Волков все же заговорит с ним, расспросит, но тот весь ушел в писание.
Щеточкин отпер стол, достал пачку бумаги, положил перед собой. Подумал, написал заголовок «Ткачиха». Подчеркнул двумя чертами, радостно улыбнулся. Еще вчера он только правил заметки, а сегодня пишет очерк по заданию самого редактора. Снова стал перелистывать блокнот.
Вошла Катя и спросила Волкова шепотом, словно так она ему меньше мешала:
— Алеша, скоро вы кончите очерк? — В редакции все, даже молоденькая Катя, называли Волкова по имени, несмотря на его солидный возраст. — Петр Николаевич уже третий раз спрашивает, сдан ли он на машинку.
— Сейчас, сейчас, — забормотал Волков. — Подождите, Катюша, минутку. — Он дописал страницу, протянул ее Кате и сказал просительно: — Занесите по дороге на машинку. Я сейчас допишу. Два абзаца осталось, честное слово!
Катя ушла с шелестящей в руке страницей, а Волков снова начал торопливо писать.
«Начну с писем из стран народной демократии», — решил Щеточкин и стал переписывать особенно приглянувшееся ему письмо. Это не требовало обдумывания, он писал почти так же быстро, как Волков.
— Уже строчите? — спросил Волков, отрываясь от бумаги. — А у меня паршивая привычка: пока не подойдет срок сдачи, никак не могу за работу приняться. Все только обдумываю. А теперь рука онемела, честное слово!
Япония, XII век. Кацуро был лучшим рыбаком во всей империи, но это не уберегло его от гибели. Он поставлял карпов для прудов в императорском городе и поэтому имел особое положение. Теперь его молодая вдова Миюки должна заменить его и доставить императору оставшихся после мужа карпов. Она будет вынуждена проделать путешествие на несколько сотен километров через леса и горы, избегая бури и землетрясения, сталкиваясь с нападением разбойников и предательством попутчиков, борясь с водными монстрами и жестокостью людей. И только память о счастливых мгновениях их с Кацуро прошлого даст Миюки силы преодолеть препятствия и донести свою ношу до Службы садов и заводей.
Россия, начало 2000-х. Расследования популярного московского журналиста Николая Селиванова вызвали гнев в Кремле, и главный редактор отправляет его, «пока не уляжется пыль», в глухую провинцию — написать о городе под названием Красноленинск, загибающемся после сворачивании работ на градообразующем предприятии, которое все называют просто «комбинат». Николай отправляется в путь без всякого энтузиазма, полагая, что это будет скучнейшая командировка в его жизни. Он еще не знает, какой ужас его ожидает… Этот роман — все, что вы хотели знать о России, но боялись услышать.
«Шиза. История одной клички» — дебют в качестве прозаика поэта Юлии Нифонтовой. Героиня повести — студентка художественного училища Янка обнаруживает в себе грозный мистический дар. Это знание, отягощённое неразделённой любовью, выбрасывает её за грань реальности. Янка переживает разнообразные жизненные перипетии и оказывается перед проблемой нравственного выбора.
Новый роман Олега Ермакова, лауреата двух главных российских литературных премий — «Ясная Поляна» и «Большая книга» — не является прямым продолжением его культовой «Радуги и Вереска». Но можно сказать, что он вытекает из предыдущей книги, вбирая в свой мощный сюжетный поток и нескольких прежних героев, и новых удивительных людей глубинной России: вышивальщицу, фермера, смотрителя старинной усадьбы Птицелова и его друзей, почитателей Велимира Хлебникова, искателей «Сундука с серебряной горошиной». История Птицелова — его французский вояж — увлекательная повесть в романе.
Великолепный первый роман молодого музыканта Гаэля Фая попал в номинации едва ли не всех престижных французских премий, включая финал Гонкуровской, и получил сразу четыре награды, в том числе Гонкуровскую премию лицеистов. В духе фильмов Эмира Кустурицы книга рассказывает об утраченной стране детства, утонувшей в военном безумии. У десятилетнего героя «Маленькой страны», как и у самого Гаэля Фая, отец — француз, а мать — беженка из Руанды. Они живут в Бурунди, в благополучном столичном квартале, мальчик учится во французской школе, много читает и весело проводит время с друзьями на улице.