Нехилый камешек - [40]

Я качаю головой, отгоняя похотливые мысли и пытаюсь сгладить оплошность.

– Мы чуть не нарушили второе правило, – говорю я Шарлотте.

– Какое?

– Никаких странностей.

Она смеется и хлопает меня по плечу.

– Все в порядке, Холидэй. Это даже ни капельки не странно, – а чуть тише добавляет: – наоборот очаровательно.

Вот черт, теперь я краснею. Потому что…

Минуточку.

Какого хрена?

Походу у меня реально жар. Я добровольно обрек себя на музыкальную каторгу, а меня обозвали очаровательным. Я с этим не согласен. Категорично. Мы сегодня трахались по полной, и Шарлотте прекрасно известно, что во мне нет ничего очаровательного.

Я сама мужественность и сила.

– Отлично, – говорю я, самоуверенно барабаня костяшками пальцев по бару, как будто мое небрежное отношение может восстановить мой крутой имидж. – Значит мы завтра идем, но только потому что ты этого хочешь.

Телефон снова гудит. Читаю сообщение, и у меня поникают плечи.

Офферманы тоже будут :)

Поворачиваюсь к Шарлотте.

– Это была засада, – говорю я, а потом делюсь подробностями.

Но она продолжает улыбаться как ни в чем не бывало.

– Все нормально. Я не против их компании. – Она наклоняется чуть ближе и шепчет: – На самом деле, за эти пару дней мне стало еще проще играть твою невесту.

– Почему же?

– Из-за того, как ты трахаешь меня всю ночь напролет, – говорит она едва слышно.

Меня охватывает желание. Я готов затащить ее в кабинет, и отыметь прям здесь на работе.

Но Дженни снова её зовет, и я возвращаюсь к компьютеру с крепким стояком.

Пока я отвечаю на электронные письма от поставщиков, до меня доходит, что от комментария Шарлотты об «очаровании», я по идеи должен был почувствовать себя странно, а это не так. Почему?

Возможно, потому что Шарлотта светилась от счастья из-за мюзикла. Проклятье, отвести ее на Бродвей наименьшее как я могу отблагодарить Шарлотту за фантастическую игру ради сделки моего отца.

Загадка решена. Мне нравится делать Шарлотту счастливой, потому что она мой друг, а друзья помогают друг другу.

Вот так-то! Я оступился, но все же не нарушил еще одно правило.

ГЛАВА 19

В «Сардис» к нам присоединяется репортер. Его зовут Эйб, и его лицо слегка напоминает лошадиную морду, а мешковатая одежда размера на два больше (вероятно от старшего брата). А еще я не уверен, получил ли он права или даже начал бриться.

Он делает групповое фото двух семей, когда мы чокаемся бокалами и пробуем закуску, и я искренне удивлен насколько раздутой будет заказная статья. Видать поэтому журнал отправил пацана. С другой стороны, «Жизнь и Время Метрополиса» славится лучшим минетом в мире журналистики. Берут целиком и не давятся.

Фотографии, в принципе, должны показывать нас в повседневной обстановке, но мы ни на секунды не забываем об объективах фотокамер, пока делаем заказ, общаемся и поднимаем бокалы на фоне черно-белых карикатур звезд театра и кино. В этот раз, для игры на публику, собрались только пары: мои родители, мистер Офферман с женой,  и я с Шарлоттой. Харпер сегодня не пригласили, и в обычной ситуации я бы поддразнил сестру «изгнанием», но она, вероятно, с радостью пропустит это вынужденное событие с лицемерным трепом, словно мы ни сном ни духом не подозреваем о присутствии репортера.

Но я понимаю, почему Офферман раздул подобную шумиху. Статьи в таком духе помогают купле-продаже, тем самым показывая и уверяя клиентов в дружеской передаче новым владельцам международной ювелирной сети магазинов «Катрин». Одетые с иголочки, мы выглядим презентабельно для обложки журнала. На мне светло-зеленая рубашка на пуговицах и бледно-желтый галстук с анимированными пандами, а Шарлотта просто сногшибательна в черном платье с короткими рукавами и розовой лентой-пояском, обвитой вокруг талии.

– Вы сегодня не взяли с собой дочерей, – обращаюсь я к мистеру Офферману, покончив с оливкой. – Полагаю, они слишком заняты в конце учебного года? Или просто не любят театра?

Он пренебрежительно отмахивается.

– У нас было всего шесть билетов, а в этом деле мужчины важнее.

Я чуть не давлюсь оливковой косточкой.

– Простите, о чем вы?

– Мои девочки не вмешиваются в бизнес, – говорит он и делает глоток скотча, а потом приподнимает бокал, прося официанта повторить.

– Я тоже не участвую в бизнесе моего отца, хотя вы меня пригласили, – отмечаю я маленькую несостыковку в его логике.

– Согласен, но твое мнение важнее, чем, скажем, твое…

Журналист хлопает меня по плечу, не дав Офферману договорить.

– Можно сфотографировать вас с Шарлоттой у бара? Фотография счастливой пары станет украшением статьи.

Я встаю, а внутренности скручивает узлом из-за лжи. Наверняка уже завтра снимки появятся в сети, а потом новость устареет, ведь через несколько дней мы разорвем «помолвку» как планировали. Или же они никогда не увидят свет… ведь «счастливой пары» больше не будет.

Когда мы отходим от стола, Шарлотта смотрит мне в глаза и явно размышляет о том же. Мы неспешно обходим столики в ресторане.

В самом начале наш спектакль казался идеальным решением. Довольно правдоподобный способ выставить меня в выгодном свете, чтобы не сорвать сделку отцу, хотя при этом пришлось обмануть всю семью. Но теперь все зашло слишком далеко и граничит с бесстыжей манипуляцией. Моя ложь оставляет неприятный осадок в душе.