Негрский старорус - [12]

11

На редких для «сантехников» прогулках Ваня истово крестился на деревянный столб с поперечной перекладиной, на концах которой висели громкоговорители. Лопсяк ограждал его от грязных приставаний уголовников, когда Ваня молился на этот «крест». Они так и не разговаривали, но повсюду держались вместе.

— Э, латинос, красная задница! — окликнул Лопсяка один из уголовников. — Вот где твой Фидель у меня, полюбуйся!

Уголовник — «шестерка» сделал вид, что подтирает портретом Кастро задницу, потом порвал открытку на мелкие кусочки и швырнул их в лицо Лопсяку.

— Да я тебя, сучонок! — кинулся на шестерку Лопсяк и, как было задумано, угодил в западню. Вертлявый обидчик вывернулся из его рук, а сам Лопсяк оказался в тесном кругу боснийских бандюганов.

— Ты что сказал, краснозадый кубинский наемник?

— Я не с Кубы.

— Он сказал, — снова вынырнул перед Лопсяком шестерчатый зэчок, — он… он сказал, что Магомет — пидарас.

У боснийских ваххабитов глаза налились кровью — оскорбление пророка карается смертью! Над поверженным на землю Лопсяком взметнулся железный прут, вырванный из сварного барьера.

— Это я сказал! — растолкал бородатых бандюг боливиец Ваня с жиденькой бородкой настоящего индейца.

Он был здоров, что тот добрый медведь. Скрутить его удалось только тем, у которых не случилось переломов после Ваниной хватки.

— А ну–ка вздернем этого православнутого латиноса на столб. Пусть повисит в позе своего Христа.

Его привязали за локти к перекладине крестовины. На голову надели мусорную корзину. В распятого полетели плевки, консервные банки и мелкий мусор. Вот тогда Ваня в первый раз заговорил с Лопсяком после долгого молчания:

— Тебе скоро на свободу, Рамон. Покрестись в церкви, брра! Уезжай к семье и строй там школу русской жизни для детей. Храни их в православии и русской святости.

— Я, кроме солдатской науки, других не знаю, — попробовал приподняться с земли избитый Лопсяк.

— Не выучился наукам, зато жизнь познал. Если земля Русская не хочет больше оставаться русской, то пусть будет жив хоть русский островок на чужбине. А русские — они и в Африке русские.

— Эй, ты, заткнись! — прикрикнули на Ваню ваххабиты, но Ваня неторопливо и отчетливо (насколько это для него было возможно) продолжал с креста:

— В эпоху Великого Льда только предки русских, кроманьонцы, выжили из всех людей на земле, потому что жили в тесном содружестве и спасали один одного. Европейские неандертальцы жрали своих, пока друг друга не сожрали до последнего. Их потомки опять сожрут все живое вокруг. Русские всех спасут, когда соберутся в один кулак на Урале.

— А может, уже ни Руси, ни русских нет? — с трудом сказал Лопсяк, выплевывая выбитые зубы. Он никак не смог подняться из–за сломанной ноги.

— Русские будут всегда, Рамон. Мы, старорусы, передадим гены детям, а потомки перебросят их на Русь Великую, когда по Европе будут бродить олени, а по Америке — низкорослые лоси. Русские — тот самый народ, рослый и сильный, который спасется и других спасет. Так говорил столетний апостол Иван по слову богову.

Пока охранники добежали до центра прогулочной площадки, кто–то из уголовников успел пригвоздить распятого Ваню к столбу железным прутом.

Тело его сожгли в крематории и высыпали прах в канализацию безо всякого обряда.

* * *

Лопсяк забрал с собой на свободу Ванину библиотечку, спасенные иконки, лампадку и расшитые крестиком полотенца.

— Тю, рехнулся на поповских книжках? — бросил ему на прощание новый сокамерник, бывший наемник с Украины. — Денег на билет до Аргентины не достанешь ведь, а еще и с бесполезным грузом тягаться.

— А я пешком к неграм в Африку, — сказал Лопсяк.

— Чего ты там оставил?

— Не чего, а кого. Восемь душ.

— И все черные?

Лопсяк не попрощался ни с кем. По дороге в Черногории крестился в деревенской церквушке и нанялся матросом на танкер контрабандистов, который шел в Египет.

12

Вернуться в Африку оказалось легче, чем удрать из нее. Автомобилей стало столько, что когда–то трудно было и представить. Добитые развалюхи из Европы добросовестно служили железными верблюдами в пустыне при минимальном техуходе и даже вовсе без него.

Вооруженных людей на дорогах стало больше, но потрепанных белых бродяг никто не трогал. «Белый мусор» в Африке всегда в стороне от политики при любой смене власти. Лопсяк с рюкзаком за плечами протопал и проехал по самым «горячим точкам» в полной безопасности. Подрабатывал в пути переборкой стрелкового оружия, мелким ремонтом автотехники, а однажды даже принял роды. Пожилого, исхудавшего до изнеможения чужака в штатском просто не замечали, будто его и не было.

Мозамбикской глубинки цивилизация за все прошедшие годы так и не коснулась. Разве что больше развелось придорожной торговли в пыли и тучах мух, которых меньше не стало. Пару раз он наткнулся на нововведение — общественный туалет с раковиной для мытья рук.

В деревне босоногая малышня приняла его с рюкзаком за почтальона и веселым гомоном проводила до главной площади. Там в самом центре на сухой жаре под палящим солнцем восседала его дородная Малаша в леопардовой шапочке набекрень, такой же юбке и гамашах, перехваченных ремешком на босых ногах.