Негр с «Нарцисса» - [52]

Нам было стыдно.

Бельфаст очень тяжело переносил свою утрату. Он всячески проявлял неистощимую преданность покойному. Это он, а не кто другой, помогал парусному мастеру приготовить то, что оставалось от Джимми, в торжественный дар ненасытному морю. Он тщательно прилаживал к ногам груз — два цокольных камня, старую якорную скобу без шпильки, несколько ломаных звеньев негодной цепи. Он прилаживал их то так, то этак.

— Боже милосердный! Уж не боишься ли ты, что он натрет себе мозоли? — спросил парусный мастер, которому эта работа была далеко не по нутру. Он с остервенением втыкал иголку, свирепо пыхтя трубкой; голова его тонула в облаке табачного дыма. Он переворачивал и натягивал парусину, продергивал стежки.

— Подними-ка ему плечи… Подтяни к себе… Та-ак… Держи!

Бельфаст повиновался — поднимал, тянул, держал, подавленный горем, роняя слезы на осмоленную нитку.

— Не натягивай слишком туго парусину на лицо, парусник, — слезно умолял он.

— И чего ты изводишься? Ему и так будет достаточно хорошо, — уверял парусный мастер, отрезая нитку после последнего стежка, который пришелся приблизительно на середине лба Джимми.

Он свернул оставшуюся парусину, спрятал иголки.

— С чего это ты так расстраиваешься? — спросил он.

Бельфаст смотрел вниз на длинный тюк серой парусины.

— Я вытащил его, — прошептал он. — Он не хотел умирать… если бы я просидел с ним эту ночь, он остался бы жить, ради меня… Но я чего-то устал вчера.

Парусный мастер сильно затянулся несколько раз и пробормотал:

— Когда я… на стоянке в Вест-Индии… Фрегат «Бланш»… Желтая лихорадка… Зашивал по двадцать человек в день… Портсмутские, Девенпортские ребята, земляки… знал их отцов, матерей… сестер… всю родню. И то ничего. А такой-то вот негр — не знаешь даже, откуда он. Никого у него нет. Никто о нем и горевать не станет. Кому он нужен?

— Мне! Я вытащил его! — в отчаянии пробормотал Бельфаст.

Джемс Уэйт лежал на двух сколоченных досках, по-видимому, смирившийся и притихший, под складками английского флага с белой каймой. Четыре матроса перенесли его на корму и медленно опустили на пол ногами к открытому борту. С запада шло легкое волнение, и красный флаг на половине мачты, следуя за качкой корабля, то разворачивался, то снова опускался на сером небе, точно язычок мигающего пламени. Чарли пробил склянки; при каждом крене на правый борт весь обширный полукруг стальной воды, видневшейся с этой стороны, устремлялся к самому краю борта, как бы желая поскорее получить нашего Джимми. Все были тут, кроме Донкина, который слишком плохо чувствовал себя, чтобы подняться наверх. Капитан и мистер Крейтон стояли, обнажив головы, на уступе юта. Не задолго перед этим шкипер торжественно обратился к мистеру Бэкеру со словами: — «Вы лучше моего разбираетесь в молитвеннике», и мистер Бэкер согласился исполнить его желание. Он быстро вышел из каюты с несколько смущенным видом. Все сняли фуражки. Мистер Бэкер начал тихим голосом, прерывая чтение своим обычным безобидно угрожающим фырканьем, как будто в последний раз делал выговор этому мертвому моряку, лежавшему у его ног. Люди внимательно слушали, разбившись на группы. Одни перегибались через кофель-планку, глядя на палубу; другие задумчиво держались руками за подбородки, или, скрестив руки и слегка преклонив одно колено, опускали головы в позе, выражавшей благоговейную сосредоточенность. Вамимбо грезил. Мистер Бэкер читал, набожно фыркая при каждом повороте страницы. Слова, минуя неустойчивые сердца людей, улетали в бездомное странствование над бессердечным морем. И Джемс Уэйт, навеки успокоенный, лежал не критикуя, совершенно безучастный, среди хриплого шепота отчаяния и надежд.

Два человека стояли наготове, в ожидании тех слов, которые столько раз посылали уже наших братьев в последнее плавание. Мистер Бэкер дошел до этого места.

— Готовься! — пробормотал боцман.

Мистер Бэкер прочел «в пучину» и остановился. Люди подняли конец доски, находившийся по эту сторону борта. Боцман сорвал английский флаг, но Джемс Уэйт не двигался.

— Выше! — пробормотал боцман сердито.

Головы поднялись. Все беспокойно задвигались, но Джемс Уэйт и не думал уходить. Даже в смерти, спеленутый навеки, он все еще, казалось, цеплялся за корабль своим не умирающим страхом.

— Выше, поднимай! — свирепо прошептал боцман.

— Он не хочет уходить, — пробормотал трясущимся голосом один из помогавших матросов, и оба, казалось, вот-вот бросят все и убегут.

Мистер Бэкер ждал, закрыв лицо молитвенником и нервно шаркая ногами: из середины толпы раздался слабый гудящий шум, который разрастался, становясь все громче.

— Джимми! — крикнул Бельфаст плачущим голосом, и всех нас на секунду охватила дрожь ужаса.

— Джимми, будь мужчиной! — страстно воскликнул он. Все рты были широко раскрыты. Расширенные глаза не мигали. Бельфаст дико таращил глаза, весь корчась от возбуждения; туловище его выгибалось вперед, точно у человека, старающегося разглядеть что-то невыразимо ужасное. — Иди! — крикнул он, и, прыгнул, вытянув вперед руки. — Иди, Джимми! Джимми, иди! Иди! — Его пальцы прикоснулись к голове трупа; серый тюк вдруг неохотно двинулся и соскользнул с поднятых досок с неожиданностью блеснувшей молнии. Вся толпа, как один человек, сделала шаг вперед; глубокое «А! А!» — вырвалось, вибрируя, из широких грудей. Корабль заколыхался, словно освободившись от нечистого бремени; паруса захлопали. Бельфаст, поддерживаемый Арчи, истерически всхлипывал; Чарли, стремясь посмотреть последнее плавание Джимми, лихорадочно бросился к перилам, но опоздал и не увидел ничего, кроме слабого круга исчезающей ряби.