Негодяйка - [64]

– Она никогда не упоминала о вашем существовании, – подозрительно сказал он.

– А как бы вы поступили на ее месте? – Аманда жалостливо смотрела на него. – Ей очень стыдно за то, что бросила меня.

– Но вы сказали, что она отдала вас на удочерение. Это ведь не означает, что бросила, не так ли?

Аманда в упор смотрела на него, слезы закипали в ее глазах.

– А вы можете хоть на минуту представить мои страдания, когда я узнала, что я ее дочь? – Нижняя губа у нее задрожала.

Снеллер сидел не шевелясь.

– Да, конечно, для вас это было страшным ударом. Но что вы почувствовали, узнав, что вы дочь Леони О'Брайен? Каково ощущать себя дочерью такой знаменитости?

– Зачем вам это знать? – сказала Аманда; слезы так и стояли в ее глазах, не пролившись.

– Что?

– Я спросила, зачем вам это знать?

– Кто вам? – переспросил Снеллер, тут же поймав себя на том, что правильнее было бы спросить "кому вам".

– Вашей газете, конечно же. На кого, вы сказали, работаете?

– На "Глоуб".

– Забавно. Готова поклясться, что вы упоминали "Кроникл".

"Попался", – с раздражением подумал Снеллер. Вот что бывает, когда поспишь ночь в машине.

– Знаете ли, я на самом деле свободный журналист. Работаю на обе газеты. Они ведь родственные.

Аманду, казалось, совершенно не интересовали его объяснения.

– Ну, и сколько же "Глоуб" сможет заплатить мне за сюжет?

– Мы не имеем обыкновения платить за сюжеты.

– Как же, рассказывайте. Девчонке, что спала с тем футболистом, вы отвалили кругленькую сумму.

– Это совсем другое дело. Она многое нам рассказала, и этого хватило на три воскресных выпуска.

– Так и мой рассказ не меньше.

Тони вздохнул.

– При всем уважении к вам, Аманда, рассказ, подобный вашему, едва ли потянет на первую полосу. В лучшем случае получится небольшая заметка где-нибудь в середине номера. "Личное" – так у нас называется эта рубрика. Ничего сенсационного, так – душещипательная встреча матери со своей некогда покинутой дочерью. Поклонники О'Брайен будут тронуты.

– Встреча была вовсе не душещипательной. Она вышвырнула меня из своей квартиры. Оскорбляла. Это был какой-то кошмар. – У Аманды перехватило дыхание.

Глазки Снеллера заблестели. Это, пожалуй, потянет на первую полосу.

– Очевидно, вы ожидали совсем другого? Надеялись найти в ней нежность? Раскаяние? Сожаление? – Он подсказывал ответы, пытаясь приободрить Аманду, вдохновить на подробности.

– Я мечтала встретиться со своей матерью. Я восхищалась ею всю жизнь. Мне казалось невероятным, что Леони О'Брайен, моя любимая кинозвезда, может оказаться моей матерью. – Аманда расплакалась.

– Должно быть, вы испытали шок, это явилось для вас страшным ударом, когда вы столкнулись с ее реакцией? – торопил Снеллер.

– Я была потрясена, – всхлипывала Аманда. Снеллер принялся строчить в блокноте.

– Когда теперь вы увидитесь с ней? – спросил он.

– Она не хочет больше меня видеть, никогда! Она не хочет признать меня своей дочерью. – Рыдания Аманды становились все громче.

– Было бы хорошо поместить со статьей и кое-какие фотографии. Ну, знаете, мать и дочь…

Рыдания Аманды сменились воплями, и Снеллер почувствовал себя неловко – на них уже начинали оглядываться.

– Она не увидится со мной. Она не хочет меня знать. Ей было бы лучше, если бы я умерла.

– Почему вы так думаете? – спросил он, направляя ее мысль.

– Она кричала, чтобы я убиралась вон. И это родная мать!

– И что вы испытываете в связи с этим? – спросил он. К чему спрашивать, подумала Аманда. И так видно, что она чувствует. Но достаточно ли убедительна она в своей роли отвергнутой дочери? По правде говоря, бессонная и жуткая ночь, встреча с Леони – все это сказалось невероятным нервным напряжением. Так что слезы выжимать не пришлось: они текли сами.

Снеллер даже не изображал сочувствия; чужое горе было для него делом привычным. Даже к лучшему, что девчонка так расстроена, думал он. Чем больше слез, тем больше откровений, однако доводить ее до истерики не следовало бы. Так он ничего из нее не выжмет; они только привлекут к себе ненужное внимание. К счастью, Аманда, похоже, начинала успокаиваться и лишь тихонечко всхлипывала. Тони повторил свой вопрос:

– И какие чувства испытываете вы сейчас к своей матери?

– Я разбита, сломлена. Отец, по крайней мере, обошелся со мной корректно.

– О, так вы знаете, кто ваш отец? – Снеллер навострил уши. Роман с начинающим актером в дни далекой молодости – это может обернуться "горячей" темой.

– Да, он очень известный человек.

– И кто же он? – Снеллер выпрямился, держа ручку наготове. – Кто?

Аманда достала из сумки платок, чтобы вытереть слезы.

– Я не вправе назвать вам его имя. Это может повредить его политической карьере. – Она нарочито долго возилась с платном.

Снеллер уже предвкушал сенсацию. Возможно ли, что ему так повезло – ведь здесь явно пахнет громким скандалом. Сто лет ему не выпадало такой удачи. Звезда мирового кино и политический деятель – хорошо бы тори. Он уже мысленно представлял себе кричащие заголовки, но самым волнующим для него была бы подпись: "Эксклюзивный материал нашего специального корреспондента Тони Снеллера". Может, даже поместят его фотографию.

– О, прошу вас, вы же можете назвать мне его имя. Я все равно узнаю. – Аманда медленно покачала головой. Снеллер напирал. – Вы говорите, он был рад вас видеть?