Негодная - [26]

«Какая же ты» – это стало привычной фразой, которую она слышала много лет.

Из нее никогда не получится ничего хорошего – в этом мнении, похоже, все были солидарны. Она слишком сильно привлекала к себе внимание мужчин, была слишком дерзкой, слишком языкастой и своенравной. Ей не стоило поручать никакую домашнюю работу. Она все ломала и разбивала. Совершенно не умела готовить. Не умела владеть собой. Возьмет ребенка на руки – уронит. Материнского инстинкта у нее не было ни капли.

А уж какие она высказывала нелепые идеи! Королевская Академия театрального искусства? Да она наверняка с ума сошла, если все еще думала о сцене! Отец скорее заставил бы ее рыбу из песка вылавливать, чем позволил бы своей драгоценной девочке его покинуть! Она была светом его очей, его сокровищем. Пэт не сомневалась, что отец против затеи с театром, и стоило ему начать колебаться, она качала указательным пальцем и напоминала ему, что от актрисы до проститутки – один шаг.

А это что за картина? Ах да. Мэри идет в школу секретарш, садится в автобус, и какой-то парень ей подмигивает. Мэри знает, что должна ответить скромной улыбкой, глядя себе под ноги, но вместо этого улыбается, глядя парню в глаза, и они оба не отводят взгляда друг от друга. На следующий день парень снова оказывается на остановке. То же подмигивание, та же улыбочка. Завязывается разговор. Мэри говорит ему, куда едет, а вечером парень поджидает ее у ворот: «Просто мимо проходил, какое совпадение!». Его глаза о чем-то говорят – и Мэри знает, о чем: о желании. И когда он спрашивает, не хочет ли она сходить на танцы вечером в субботу, ее сердце поет.

Это только с ней так? Или все женщины и девушки наделены подобным даром – чем-то жарким и стремительным, что притягивает к ним мужчин? Всегда ли она этим обладала? И следует ли ей так любить свой дар? Это похоже на искру, которая только и ждет, чтобы разгореться пламенем. И еще это ведь в каком-то смысле свобода, верно? Нечто такое, что принадлежит ей, что никогда не смогут отобрать отец и Пэт. И если уж ей суждено застрять в этом городишке, почему бы не сделать жизнь хоть капельку интереснее?

Мэри наблюдает за другими женщинами – за тем, как они сгибаются, когда шьют и вяжут, за усталыми глазами сестры, просматривающей квартирные счета. Она осмеливается поинтересоваться у замужних женщин, каково жить с мужчинами… в этом смысле. Соседка Джин говорит: «Две минуты удовольствия и целая жизнь боли». А Пэт добавляет: «Примерно так и есть».

Мэри откровенничает с девушкой на занятиях по машинописи. Та смеется и говорит: «У тебя такая чудная фигурка, Мэри, что мужики просто обязаны таращиться на тебя!».

Мэри задает вопрос своей подружке Одри, когда они стоят в очереди в «Рокси»: «Как думаешь, может, со мной что-то не так? Это же вроде болезни – постоянно думать про любовь?».

Одри хмурит брови и отвечает: «Будь поосторожнее. Можешь схлопотать дурную репутацию».

Мэри остановилась на перекрестке. Более широкая и оживленная дорога пересекала ту, по которой она дошла сюда. Здесь мир был наполнен уличным движением. Блики света играли на металле, ревели моторы. Это место показалось ей знакомым. Она бывала здесь раньше?

Откуда-то исходил чудесный аромат кофе. Ах да, вот оно, открытое кафе. Ей очень бы хотелось сесть за один из этих столиков и заказать что-нибудь выпить. Но нет, остановиться – значит, забыть, а ей нужно было попасть кое-куда. Она проснулась с таким чувством уверенности, и вот теперь эта уверенность уже начинала ускользать. Когда Мэри доберется до места, она его узнает, конечно, но сейчас только отчаяние было ее спутником. Будто ты хочешь почесаться, но руки связаны. Или будто видишь мужчину, которого безумно хочется поцеловать, но рядом с ним стоит его жена.

Мэри еще немного прошла вперед. Она явно бывала тут раньше. Дерево на другой стороне дороги показалось ей очень знакомым. Хотя это просто смешно: все деревья похожи. Но наклон крыши дома тоже задел какую-то струну в ее памяти. И очередь на автобусной остановке, и дома поодаль, мерцающие и подмигивающие с таким видом, словно они что-то знали.

Мэри перешла дорогу и вдруг увидела номер «23» на табличке, прикрепленной к воротам, блестящей в лучах солнца. А потом заметила аккуратный палисадник и мощеные ступеньки крыльца. Их было восемь.

– Это здесь! – воскликнула старуха. – Я нашла!

Она вдруг пошатнулась и ухватилась одной рукой за калитку. Потом сделала неверный шаг и едва удержалась на ногах.

Кто-то произнес:

– Эй, дорогуша, тебе плохо?

Боль сковала ступню. Мэри хотела наклониться, но до ступни было немыслимо далеко.

– Ушиблись?

Тот же голос. Мужской.

На автобусной остановке собралось несколько человек, среди которых был мужчина. Все смотрели на нее.

– Она одна? – спросил кто-то.

– Замерзла, дорогуша? – спросил все тот же голос. – Ты дрожишь.

Мир возвращался из фантазии в реальность и обратно в фантазию. Стоило Мэри приоткрыть калитку, как воздух словно стал гуще. Казалось, его можно было потрогать.

Подходит еще один мужчина, спрашивает, здесь ли она живет. Мэри отвечает, что в этом доме живет ее сестра.