Негатив положительного героя - [65]

Не без усилия, как будто за пятнадцать минут разговора едва ли не впал в дряхлость, он поднимается и идет к своему нерушимому, как Мавзолей, столу секретаря ЦК и члена ПБ. Достает оттуда большую палку финского сервелата, блок «Мальборо», банку растворимого кофе. Подмигивая мне из-за темного стек-пышка, складывает это добро в объемистый и уже явно не пустой портфель: «Ну что ж, пойдемте, любезнейший, аудиенция окончена».

Мы выходим в приемную. На нас никто не обращает внимания. Оказывается, уже вся подсобка обзавелась компьютерами. На экранах мелькают диаграммы со значками валют: гусеница доллара, мини-кобра английского фунта, антенка иены. Кто-то бубнит в трубку: «Берем наликом, переключаем валиком. Партии меньше сорока ящиков не предлагайте. «Кразы» с прицепами можно ставить на торги. Ваши расчеты по дизельке смешны, месье…» Между тем ребенок Мальчишеский, как бы уже заматерев, как бы уже к сороковке, как бы в ждановском френче, как бы вдохновенничает, выхватывает из-за уха гусиное перо, разбрызгивая капли, строчит на листах с грифом «совершенно секретно».

Спускаемся в нижний этаж, где стража, зевая над «плейбоями» и «андреями», провожает нас равнодушными, если не оскорбительными взглядами. Перед подъездом стоит бронированный «ЗиЛ» Флегона Афоновича. Вокруг в характерных позах покуривают на корточках полдюжины чеченцев. Мы проходим мимо.

«Как хорошо на улице, – вздыхает секретарь. – Думаете, мне легко сидеть в этом здании? Чувствовать постоянно, что наша борьба обречена, что это обязательно произойдет, если уже не произошло. Нет ничего страшнее, знаете ли, этих дистопических кошмаров с видом антисоветской толпы, осадившей Центральный комитет. Все эти отщепенцы, тысячи, миллионы отщепенцев! Видеть себя бредущим к так называемому «Метро Лубянка», нести остатки последней «кремлевки»… ей-ей, врагу не пожелаешь таких сновидений. Вам куда сейчас?»

За время аудиенции погода над площадями коренным образом изменилась. Стеклярус позднего социализма сменился каруселями влажного ветра, раскручивающего поверху сонмы советского воронья, а понизу самумы рыночного мусора из банановых ошметков, целлофановых клочков, мятых алюминиевых банок и одноразовых сморкалок. Между этими двумя каруселями шла и третья, в которой крутились башки людей, в том числе и моя. Превращения будущего в прошлое были так стремительны, настоящее столь невесомо, что казалось, будто обратные революции, то есть круговые потоки вспять, зависят от одного лишь ветра. «Ветер-ветер, ты могуч, ты гоняешь стаи туч, не боишься никого, только Бога одного!» Это уже совсем издалека, от старой бабушки, чья плоть давно истлела на Арском поле, но чья суть вдруг возникает из туч при мгновенном воспоминании.

Старик, идущий рядом со мной, вдруг напомнил о своем существовании. «Все, что угодно, готов отдать: власть, величие, социальные задачи, оставьте мне только одно: нашу философию! Только в отрицании всех и всяческих форм идеализма – моя незыблемая крепость! В мире нет ничего, кроме материи, и напрасно не ищите!» С этими словами он покинул меня и присоединился к цепочке уличных торговцев, что растянулась вдоль тротуара, неподалеку от выхода из метро. Зажав портфель между ног, он стал вынимать из него то, что там было на продажу. Ну а мне не оставалось ничего, как пройти чуть ниже, мимо роскошеств «Метрополя», и сесть на скамейку за гранитной с ной мужиковатого Маркса. Билет на «Бритиш Эруэйз», два па порта, остатки рублей и валюта, все было в сборе. В воздухе попахивало снегом и кислотным осадком недавнего мятежа. Заканчивалось свидание с молодостью.

IX.КЛАСС АМЕРИКА

Каждый год осенью, в сентябре,

Псредо мной новое скопление лиц:

Обязательная ветеранка, волосы в серебре,

И десятка три юнцов и юниц.

«Современный роман: упругость жанра»,

Так мы называем наш академический курс.

Молодой романист предвкушает мажорно

Поцелуй вдохновенья и тщеславья укус.

Сереброволосая баронесса Соня

В классе, быть может, моложе всех:

Зубы не обломав в Упсала и в Сорбонне.

Теперь разгрызает вирджинский орех.

Двадцатилетний Стенли Яблонский

И стильном рванье – сплошной атас! –

Обнаруживает странно японский

Абрис лица и рисунок глаз.

С ним его подруга, на груди монисто,

Калифорнийка Роксана Трент,

Голубоглазая постмодернистка,

Чья философия – эксперимент!

Рядом из глубинки, «дунька с трудоднями»,

Отряхивает с набрюшника потэйто-чипс:

Звать ее Джейн, а фамилиё – Пастрбми,

Уши продолжаются баранками клипс.

Из той же породы Сэлли Мэтьюз

И Дэбра Мблович. Бабл-гам

Вздувают девицы, рожденные сетью

Большой коммерции: всем сестрам по серьгам.

Бывший сержант дорожного патруля

Старательно отглаженный Рэнди О:

Глаза что две разбалансированные пули,

Жизненные планы грандио-

Зны, в отличие от таковых у Грэга

Миллера, что и так доволен собой,

Своими зубами цвета снега

И соломенной шевелюрой «голден бой».

Огненно-рыжая Шила О'Куннор

Символизирует весь свой клан:

На фоне зеленых проемов оконных

Она преподносит набор ирланд-

Ских многоцветий, и вечно юный

Сорокалетний хиппи с косой

Ричард Фицджеральд готов уже клюнуть

На эти приманки девицы простой.

Джабрбил Мохбмед Наврэзи