Негасимое пламя - [15]

Шрифт
Интервал

Разве не держат обожженный палец около огня, чтобы вытянуть жар? Вот здесь сидел Колли. Вот здесь он опирался на локоть, рядом с пером, чернильницей, песочницей — здесь он познал всю глубину ужаса и горя, глубину унижения, столь мучительного, что представить его до конца просто невозможно! И если это унижение, этот душевный мрак исчез без следа, как утверждает мой рассудок, почему у меня мороз по коже? Почему каюта кажется совсем не такой, как раньше? Я стряхнул с себя морок, проворчав что-то о глупом мальчишке, излишне ранимом или, скорее, излишне бестолковом! Даже попытался улыбнуться, правда, улыбка вышла похожей на гримасу. «Разделить долю пассажиров, которые в один прекрасный день станут моими подопечными!» Надо же, какое благородство! Я поймал себя на том, что говорю вслух:

— В будущем, юноша, избегайте благородных порывов. Они как карта, взятая вслепую. Можно вытянуть все, что угодно, от джокера до…

Нет, все-таки я на редкость здравомыслящий человек.

День был долгий. Заснуть будет нетрудно. И все-таки я никак не мог заставить себя разоблачиться и нырнуть в койку. Раздетый человек беспомощен, он не может выскочить наружу, на залитую лунным светом палубу, — если, конечно, не сошел с ума. «Ладно, — подумал я. — Начнем двигаться маленькими шажками». Я улегся одетым на одеяло, и злополучный рым-болт оказался у меня перед глазами. Игра света и тени проникала и сквозь крепко зажмуренные веки, и я снова открыл глаза, решив не обращать внимания на рым-болт, а смотреть только на свежевыбеленный потолок. Тут же выяснилось, что я внимательно разглядываю изрешеченную балку и ту самую выемку, из которой что-то торчит.

Я перевернулся, лег на живот, но качка была сильной и неравномерной — постель подо мной неприятно ерзала. Я взялся одной рукой за край койки, а другой пошарил по стене. Пальцы на что-то наткнулись. Ну, конечно — рым-болт. Просто волосы дыбом! Я чуть было не вскочил, чтобы кинуться на поиски Чарльза — да кого угодно, лишь бы живого, теплого, говорящего! — но взял себя в руки и вцепился в рым-болт с силой, напугавшей меня самого. Крепко зажмурившись, я лежал в позе мертвого Колли, сам холодный, как покойник.

Оцепенение ужаса медленно, но верно сменилось обычным волнением, которое, в свою очередь, перешло в унылую, но спокойную неприязнь. Что было — то прошло. Прошло.

Из каюты Преттимена раздался стон. Я отпустил рым-болт и повернулся на спину. Простреленная балка больше не пугала меня. Глаза мои закрылись.

Не могу припомнить момент перехода от бодрствования ко сну. Скорее всего это случилось незадолго до рассвета: я впал в подобие дремы, похожей на забытье.

Он что-то говорил. Голос звучал точно издалека. Знакомый голос, прерываемый всхлипами. Я никак не мог понять, откуда он раздается. Кто это, ради всего святого?! Странное место, снова и снова озаряемое вспышками безжалостного света. Голос приблизился.

— Ты мог спасти нас!

Мой собственный голос. Я проснулся. За стеклом фонаря дрожал и прыгал огонек. Я потушил его, лег обратно, и лежал так долго-долго, дожидаясь рассвета.

(6)

На рассвете я оделся в задумчивости. Однако жизнь продолжается, и даже муки самопознания не могут заставить человека полностью забыть о желудке!

Пассажирский салон был пуст, если не считать тщедушной фигурки Пайка. Он сидел у окна, примостив лоб на сложенные руки. Я было решил, что он пьян, но, услышав шаги, Пайк с сонной улыбкой поднял голову и снова опустил ее на стол. Что ж, значит, не только в моей каюте трудно заснуть! Я попросил у Бейтса кружку эля — больше все равно ничего не было — и позавтракал по примеру древних. Вернулся в каюту, надел плащ и сапоги и уже намеревался выйти на палубу, но заметил, что мистер Брокльбанк занял мое любимое место: у левого борта, под вантами грот-мачты. Я уселся на стул, не снимая дождевика, и окинул взглядом небогатую коллекцию книг, стоящих на полке в ногах кровати. Вспомнив Чарльза и его подарок — матросскую робу — я потянулся за «Илиадой» и перечел в VI песне историю Главка и Диомеда. Доспехами они обменялись безрассудно, легко сменивши медь на золото. Я даже не знал, из чего сделана моя решимость поспособствовать продвижению Чарльза по службе. Несомненно, его забота обо мне — ванна и сухая одежда, словно бы он был моей нянюшкой — в наших обстоятельствах оказалась настоящим золотом! Я попытался читать, но вскоре обнаружил, что слова куда-то плывут. Неудивительно — спал я мало и беспокойно. Вспомнив, что Чарльз велел надевать плащ только при опасности промокнуть, я отложил книгу и вышел на шкафут. Мистер Брокльбанк ушел. Я устроился под вантами так, чтобы меня обдувал ветер.

Из коридора показался мистер Бене.

— Что ж, мистер Тальбот, ход держим неплохо!

— Погода по-прежнему не подходит вам для того, чтобы изуродовать… я хотел сказать отремонтировать фок-мачту?

— Пока что нет. Но ветер уляжется. К счастью, он не мешает Кумбсу в изготовлении угля.

— Погодите, сэр… Говорят, что в случае крайней опасности мачту можно и срубить…

— Вы говорили со старшим офицером!

— Я часто с ним беседую, правда, на другие темы. Нет, идея моя собственная — срубите мачту и не придется возиться с починкой гнезда. Есть у меня такая привычка — иногда думать самостоятельно.


Еще от автора Уильям Голдинг
Повелитель мух

«Повелитель мух». Подлинный шедевр мировой литературы. Странная, страшная и бесконечно притягательная книга. Книга, которую трудно читать – и от которой невозможно оторваться.История благовоспитанных мальчиков, внезапно оказавшихся на необитаемом острове.Философская притча о том, что может произойти с людьми, забывшими о любви и милосердии. Гротескная антиутопия, роман-предупреждение и, конечно, напоминание о хрупкости мира, в котором живем мы все.


На край света

Одно из самых совершенных произведений английской литературы.«Морская» трилогия Голдинга.Три романа, посвященных теме трагического столкновения между мечтой и реальностью, между воображаемым – и существующим.Юный интеллектуал Эдмунд Тэлбот плывет из Англии в Австралию, где ему, как и сотням подобных ему обедневших дворян, обеспечена выгодная синекура. На грязном суденышке, среди бесконечной пестроты человеческих лиц, характеров и судеб ему, оторванному от жизни, предстоит увидеть жизнь во всем ее многообразии – жизнь захватывающую и пугающую, грубую и колоритную.Фантазер Эдмунд – не участник, а лишь сторонний наблюдатель историй, разыгрывающихся у него на глазах.


Воришка Мартин

Лейтенант потерпевшего крушение торпедоносца по имени Кристофер Мартин прилагает титанические усилия, чтобы взобраться на неприступный утес и затем выжить на голом клочке суши. В его сознании всплывают сцены из разных периодов жизни, жалкой, подленькой, – жизни, которой больше подошло бы слово «выживание».Голдинг говорил, что его роман – притча о человеке, который лишился сначала всего, к чему так стремился, а потом «актом свободной воли принял вызов своего Бога» и вступил с ним в соперничество. «Таков обычный человек: мучимый и мучающий других, ведущий в одиночку мужественную битву против Бога».


Шпиль

Роман «Шпиль» Уильяма Голдинга является, по мнению многих критиков, кульминацией его творчества как с точки зрения идейного содержания, так и художественного творчества. В этом романе, действие которого происходит в английском городе XIV века, реальность и миф переплетаются еще сильнее, чем в «Повелителе мух». В «Шпиле» Голдинг, лауреат Нобелевской премии, еще при жизни признанный классикой английской литературы, вновь обращается к сущности человеческой природы и проблеме зла.


Сила сильных

Сборник "Сила сильных" продолжает серию "На заре времен", задуманную как своеобразная антология произведений о далеком прошлом человечества.В очередной том вошли произведения классиков мировой литературы Джека Лондона "До Адама" и "Сила сильных", Герберта Уэллса "Это было в каменном веке", Уильяма Голдинга "Наследники", а также научно-художественная книга замечательного чешского ученого и популяризатора Йожефа Аугусты "Великие открытия"Содержание:Джек Лондон — До Адама (пер. Н. Банникова)Джек Лондон — Сила сильных (пер.


Двойной язык

«Двойной язык» – последнее произведение Уильяма Голдинга. Произведение обманчиво «историчное», обманчиво «упрощенное для восприятия». Однако история дельфийской пифии, болезненно и остро пытающейся осознать свое место в мире и свой путь во времени и пространстве, притягивает читателя точно странный магнит. Притягивает – и удерживает в микрокосме текста. Потому что – может, и есть пророки в своем отечестве, но жребий признанных – тяжелее судьбы гонимых…


Рекомендуем почитать
Белый человек

В городе появляется новое лицо: загадочный белый человек. Пейл Арсин — альбинос. Люди относятся к нему настороженно. Его появление совпадает с убийством девочки. В Приюте уже много лет не происходило ничего подобного, и Пейлу нужно убедить целый город, что цвет волос и кожи не делает человека преступником. Роман «Белый человек» — история о толерантности, отношении к меньшинствам и социальной справедливости. Категорически не рекомендуется впечатлительным читателям и любителям счастливых финалов.


Бес искусства. Невероятная история одного арт-проекта

Кто продал искромсанный холст за три миллиона фунтов? Кто использовал мертвых зайцев и живых койотов в качестве материала для своих перформансов? Кто нарушил покой жителей уральского города, устроив у них под окнами новую культурную столицу России? Не знаете? Послушайте, да вы вообще ничего не знаете о современном искусстве! Эта книга даст вам возможность ликвидировать столь досадный пробел. Титанические аферы, шизофренические проекты, картины ада, а также блестящая лекция о том, куда же за сто лет приплыл пароход современности, – в сатирической дьяволиаде, написанной очень серьезным профессором-филологом. А началось все с того, что ясным мартовским утром 2009 года в тихий город Прыжовск прибыл голубоглазый галерист Кондрат Евсеевич Синькин, а за ним потянулись и лучшие силы актуального искусства.


Девочка и мальчик

Семейная драма, написанная жестко, откровенно, безвыходно, заставляющая вспомнить кинематограф Бергмана. Мужчина слишком молод и занимается карьерой, а женщина отчаянно хочет детей и уже томится этим желанием, уже разрушает их союз. Наконец любимый решается: боится потерять ее. И когда всё (но совсем непросто) получается, рождаются близнецы – раньше срока. Жизнь семьи, полная напряженного ожидания и измученных надежд, продолжается в больнице. Пока не случается страшное… Это пронзительная и откровенная книга о счастье – и бесконечности боли, и неотменимости вины.


Последняя лошадь

Книга, которую вы держите в руках – о Любви, о величии человеческого духа, о самоотверженности в минуту опасности и о многом другом, что реально существует в нашей жизни. Читателей ждёт встреча с удивительным миром цирка, его жизнью, людьми, бытом. Писатель использовал рисунки с натуры. Здесь нет выдумки, а если и есть, то совсем немного. «Последняя лошадь» является своеобразным продолжением ранее написанной повести «Сердце в опилках». Действие происходит в конце восьмидесятых годов прошлого столетия. Основными героями повествования снова будут Пашка Жарких, Валентина, Захарыч и другие.


Листья бронзовые и багряные

В литературной культуре, недостаточно знающей собственное прошлое, переполненной банальными и затертыми представлениями, чрезмерно увлеченной неосмысленным настоящим, отважная оригинальность Давенпорта, его эрудиция и историческое воображение неизменно поражают и вдохновляют. Washington Post Рассказы Давенпорта, полные интеллектуальных и эротичных, скрытых и явных поворотов, блистают, точно солнце в ветреный безоблачный день. New York Times Он проклинает прогресс и защищает пользу вечного возвращения со страстью, напоминающей Борхеса… Экзотично, эротично, потрясающе! Los Angeles Times Деликатесы Давенпорта — изысканные, элегантные, нежные — редчайшего типа: это произведения, не имеющие никаких аналогов. Village Voice.


В Советском Союзе не было аддерола

Ольга Брейнингер родилась в Казахстане в 1987 году. Окончила Литературный институт им. А.М. Горького и магистратуру Оксфордского университета. Живет в Бостоне (США), пишет докторскую диссертацию и преподает в Гарвардском университете. Публиковалась в журналах «Октябрь», «Дружба народов», «Новое Литературное обозрение». Дебютный роман «В Советском Союзе не было аддерола» вызвал горячие споры и попал в лонг-листы премий «Национальный бестселлер» и «Большая книга».Героиня романа – молодая женщина родом из СССР, докторант Гарварда, – участвует в «эксперименте века» по программированию личности.


В непосредственной близости

Одно из самых совершенных произведений английской литературы. «Морская» трилогия Голдинга. Три романа, посвященных теме трагического столкновения между мечтой и реальностью, между воображаемым — и существующим. Юный интеллектуал Эдмунд Тэлбот плывет из Англии в Австралию, где ему, как и сотням подобных ему обедневших дворян, обеспечена выгодная синекура. На грязном суденышке, среди бесконечной пестроты человеческих лиц, характеров и судеб ему, оторванному от жизни, предстоит увидеть жизнь во всем ее многообразии — жизнь захватывающую и пугающую, грубую и колоритную.


Я здесь не для того, чтобы говорить речи

Габриэль Гарсиа Маркес НЕ УМЕЕТ произносить речи — и предупреждает об этом читателя.Видимо, именно поэтому каждая речь великого колумбийца превращается в произведение искусства, где автобиография смешивается с фантазией, а философия — с публицистикой.«Я здесь не для того, чтобы говорить речи» — название этой книги говорит само за себя.Перед читателем — нечто, совершенно противоположное самой идее обращения к аудитории. Очень интимное, личное и завораживающее.Итак: Габриэль Гарсиа Маркес — о времени, искусстве и о себе.


Ритуалы плавания

Одно из самых совершенных произведений английской литературы. «Морская» трилогия Голдинга. Три романа, посвященных теме трагического столкновения между мечтой и реальностью, между воображаемым — и существующим. Юный интеллектуал Эдмунд Тэлбот плывет из Англии в Австралию, где ему, как и сотням подобных ему обедневших дворян, обеспечена выгодная синекура. На грязном суденышке, среди бесконечной пестроты человеческих лиц, характеров и судеб ему, оторванному от жизни, предстоит увидеть жизнь во всем ее многообразии — жизнь захватывающую и пугающую, грубую и колоритную.


О любви и прочих бесах

О чем бы ни писал Маркес, он пишет, в сущности, о любви. О любви — и «Сто лет одиночества», и «Вспоминая моих несчастных шлюшек», и, разумеется, «О любви и прочих бесах»…Юную маркизу Марию сочли одержимой бесами и заточили в монастырь. Спасать ее душу взялся молодой священник Каэтано.Родные девушки и благочестивые монахини забыли старинную испанскую пословицу: «Коли огонь к пороху подносят, добра не жди».И что дальше?Любовь! Страсть!А бесов любви и страсти, как известно, не изгнать ни постом, ни молитвой, ни даже пламенем костра…